– Господи, ты не шутишь! Пусти меня, ой!
– Я не шутил никогда. Ты же знаешь, это не в моем
характере.
– За что ты?..
– Не волнуйся, я уже не чувствую к тебе никакого зла.
Наоборот, просто я хочу обезопасить себя, просто так нужно.
– Что я тебе сделала?
– Ты еще спрашиваешь? Но я не сержусь. Просто ты
слишком много про меня знаешь, я не могу оставить все как есть. Хочу спокойно
спать.
– Умоляю тебя! Я никогда ни чем…
– Конечно, никогда и ни о чем. Именно об этом я сейчас
позабочусь.
– Не надо! Я сделаю все, что ты хочешь, все… ах!
– Стерва! Кусаться еще вздумала! Ну вот, все испортила,
могло быть так прекрасно, а теперь…
– Чтоб ты сдох, подонок! Ненавижу, ненавижу, ненави…
– Прости меня, дорогая Оленька.
– А-а-х-х!
Он отстранился, чтобы кровь не залила одежду, опустил
обмякшее тело Ольги на ковер, заглянул в ее тускнеющие глаза и ровно ничего там
не увидел, кроме своего отражения. Затем он осторожно вынул нож из раны, прошел
на кухню, вымыл его под краном. Потом кухонным полотенцем протер кран, дверные
ручки и книжную полку, к которой прикасался, пока ждал Ольгу. С этой же полки
он взял книгу, когда-то оставленную здесь. Затем последний раз взглянул на
мертвую женщину, попрощался с ней, открыл входную дверь рукой, обернутой
носовым платком, вышел и запер ее за собой. На лестнице он, к счастью, никого
не встретил, он вообще был везучим человеком.
Хотя везенье это было относительное. Действительно, везучим
его можно было бы назвать, если бы в доме напротив не жил человек с несколько
необычным хобби. Одни люди собирают марки, другие – пустые винные бутылки,
третьи – спортивные автомобили; одни люди увлекаются бальными танцами, другие –
ориентированием на местности.
Валерий Афанасьевич Бруталов наблюдал в подзорную трубу за
своими соседями, а в особенности – за соседками. Ольга Головко была женщина
молодая, интересная, поэтому за ней Валерий Афанасьевич наблюдал особенно часто
и охотно. И можете себе представить его разочарование, когда, настроив свою
трубу на Ольгино окно, вместо какой-нибудь пикантной сцены, он увидел в
просвете между занавесками сцену убийства своей очаровательной соседки. Валерий
Афанасьевич изрядно огорчился: Ольга была, если можно так выразиться, его
излюбленной моделью, и лишиться ее было неприятно. Но потом ему пришла в голову
мысль, что эта, в каком-то смысле моральная потеря, может быть скрашена
солидной материальной компенсацией. Дело в том, что Бруталов сумел рассмотреть
второго участника неприятной сцены в квартире Ольги. Этого мужчину ему уже
приходилось видеть в свою подзорную трубу, – конечно, в более приятные
моменты. Ну что ж, – подумал коллекционер светлых женских образов, –
вам нравиться убивать женщин? Ваше право, но за удовольствие надо платить.
При этой мысли Валерий Афанасьевич заволновался. Волнуясь,
он бледнел. Известно, что Александр Македонский брал в свою армию только тех,
кто, волнуясь, краснел, считая, что только из таких людей могут получиться
хорошие воины. Бруталов не собирался поступать в какую-то ни было армию, и
мнение покойного Александра его не интересовало. Волнуясь, он бледнел, и на его
запястье отчетливым белым полумесяцем проступал короткий шрам. Шрам он
заработал в детстве, порезавшись о гвоздь в заборе, когда удирал от хозяина
яблоневого сада, но, когда его спрашивали о происхождении этого шрама знакомые
дамы, он делал загадочное лицо и говорил томным голосом, что это след давней
трагической любви и не надо больше говорить на эту тему. В дамах это, как
правило, вызывало сочувствие и любопытство.
Бруталов торопливо оделся и выскочил из дома как раз
вовремя, чтобы заметить, куда направляется интересующий его мужчина. Он догнал
того у троллейбусной остановки и вскочил в тот же троллейбус за секунду до
того, как закрылись двери. На руку ему играло то, что он преследуемого знал, а
тот его ни разу не видел. Тем не менее следовало соблюдать осторожность, и
Валерий Афанасьевич стоял достаточно далеко от него, делая вид, что читает газету.
Когда тот вышел на своей остановке, Бруталов также выскочил в последний момент
и дал своей жертве отойти довольно далеко. Заметив нужный подъезд, Валерий
Афанасьевич подошел к сидевшим на лавочке востроглазым старухам и обратился к
ним вежливо:
– Гражданочки, вот сейчас только что в этот подъезд
мужчина зашел, так вы мне не скажете, из какой он квартиры?
Бабули смотрели на него недоверчиво.
– А тебе зачем это? – наконец спросила одна крайне
подозрительным тоном.
Валерию Афанасьевичу тон ее был безразличен, главное, она
нарушила заговор молчания.
– А он, мамаша, к жене моей ходит. Честное слово,
стыдно признаваться… Ну, я его досюда-то проследил, а дальше – не знаю…
На лице его престарелой собеседницы боролись два сильных
чувства: в глазах горело острое любопытство и желание разнюхать подробности
скандала, а поджатые губы выражали осуждение неизвестной ей аморальной женщины.
– Какая я тебе мамаша, – пресекла она фамильярный
тон, – а стыдно не тебе должно быть, а ей, подлюге, от живого мужа гулять…
Из сорок седьмой он, – заключила она совершенно прозаическим тоном.
Бруталов горячо поблагодарил «мамашу» и заторопился к
остановке. «Мамаша» смотрела ему вслед разочарованно – она надеялась, что будет
мордобой.
Узнать номер телефона, имея адрес, было делом получаса.
День был субботний, и я нарочно спала подольше, пока все не
ушли из дому. Сестра с семейством поехали загород и Лолиту взяли с собой. Когда
я выползла из комнаты в одиннадцатом часу, матушка блаженствовала на кухне. Она
пила кофе с молоком и сахаром и решала кроссворд.
– Привет, мам, – хмуро молвила я.
– Привет, а ты что такая? Поссорилась со своим молодым
человеком?
– Ой, я тебя умоляю, только не надо про молодого
человека! Слышать о нем не могу!
– Все ясно, – грустно констатировала
матушка, – опять ничего не вышло. Ладно, будем считать, что ему повезло.
– Да уж!
– Выпей кофе, еще не остыл. И подскажи мне, вот тут три
слова осталось.
Общими усилиями мы разгадали кроссворд, потом матушка пошла
поговорить по телефону с Валентиной Михайловной, а я стала мыть посуду. Убирая
со стола, я сложила газету, где был кроссворд, и на первой странице увидела
сообщение. Что такое?
Позавчера, в четверг, неизвестными лицами убит сотрудник
экологического комитета при мэрии Лифарев. Ведется следствие.
Там и фотография была. Этот Лифарев где-то в мэрии на
приеме, его морда. Я лихорадочно считала. В четверг утром. А мы с Аликом видели
его накануне в среду. Противный мужик, орал на Алика, хамил. И Алик стал такой
бледный, как тогда, когда ругался с Ларисой, и потом, с этим грубияном из
гаража, как его? Иван Ладуненко. Что же это получается? Мистика какая-то, прямо
Стивен Кинг. Нет, одной мне с этой чертовщиной не разобраться. Я рванулась к
телефону, буквально оттолкнула матушку и набрала номер тети Нади.
