В детстве Лика часто видела этого вальяжного породистого мужика с темными, будто чуть влажными глазами, по телевизору. Мальцев, томно покачивая станом, вразвалочку передвигался по сцене, распевая про несчастную вероломную любовь, и в особо патетических моментах стискивал в руках микрофон. Бабка Нинка, прочитав в программе про концерт любимого певца, обычно устраивалась в вытертом кресле перед телевизором и два часа слушала завывания волоокого детины, покачивая в такт головой.
В девяностые Мальцев вложил накопленные за годы выступлений в качестве первого соловья Советского Союза средства в собственный бизнес. Вместе с приятелем выкупил какую-то провинциальную кондитерскую фабрику, медленно издыхающую с самого начала перестройки, и за считаные годы превратил ее в современное производство элитных десертов. Как ни удивительно, деловой талант голосистого покорителя женских сердец оказался ничуть не слабее певческого. В последнее время Мальцев уже не завершал одной из своих душещипательных баллад шумные эстрадные концерты, так как недавно обретенный статус депутата не позволял ему продолжать такую легкомысленную деятельность.
Теперь же этот крепкий и представительный пятидесятилетний мужчина лежал на вымощенном мрамором полу собственного подъезда, разметав по нижней ступеньке лестницы серебристо-седую гриву. На белой рубашке расплывалось бесформенное пятно, второе темнело на виске.
Появившийся за Ликиной спиной Саша, прищурив глаз, направил объектив камеры на труп и с циничным смешком буркнул вполголоса:
— Погиб поэт, невольник чести… Как думаешь, мать, дуэль?
— Ну конечно! — фыркнула Лика. — Мы с тобой, дружище, столько уже этих потерпевших засняли, что я не хуже любого Шерлока Холмса картину убийства определить могу.
— Ну и что думаешь? — осведомился Саша.
— Заказуха, к гадалке не ходи, — уверенно установила Лика. — Видишь, контрольный в голову…
— Угу, — кивнул Саша. — Так и есть. Киллера прислали. Интересно, кому это помешал старый ловелас?
— Сейчас попробуем узнать.
Лика оглянулась, сделала знак Саше и направилась прямиком к всхлипывавшей у стены белокурой толстухе.
— Добрый вечер! — Она представилась.
Женщина, испугавшись было следящей за ней трескучей телекамеры, все-таки прониклась к участливо кивающей ей Лике доверием и принялась рассказывать:
— Я консьержкой тут работаю. Как дом сдали, так и устроилась. И за все время ни одного нарекания, всегда я здесь, все жильцы меня любят. Только вот сегодня оплошала. — Она принялась тереть щеки замызганным носовым платком. — Сидела я на посту, а тут Николай Иваныч спускается, из шестой квартиры. И говорит… Меня все жильцы по имени знают… Так вот и говорит он: «Любочка, поднимись ко мне, голубушка, на минуту. У меня подарок есть для твоей внучки». Внучка ведь у меня родилась в прошлом месяце. А Николай Иванович уж такой внимательный, заботливый, ведь как запомнил, а? Ну я и ушла с поста, думала — что случится за десять минут? Поднялась к нему да и засиделась. Пока чаю с хозяйкой выпила, пока про малышку порассказала. Спускаюсь, и гляжу — свет-то в подъезде не горит. У меня так сердце и упало, чую, беда стряслась. И вот внизу, у ступенек, на него, родненького, в темноте и наступила. Господи, горе-то… — Плечи ее мелко затряслись, и Любочка снова уткнулась в платок.
— Любочка, а Николай Иванович — это… — все так же проникновенно заглядывая убитой горем консьержке в глаза, не отставала Лика.
— Да жилец наш, Николай Иванович Ефременко. Он еще так дружил с Вадимом Андреичем, покойным… — женщина всхлипнула.
К Лике уже спешил усатый милиционер, делая на ходу размашистые знаки руками и грозно сдвигая брови:
— Вы по какому праву?.. Кто давал разрешение на допрос свидетелей?..
— Валим отсюда, — скомандовала Лика Саше.
И через минуту Сашин видавший виды дребезжащий «жигуль» уже несся по темным улицам осенней Москвы. Лика зябко запахнула на груди тонкое пальто, единственное, подходившее к проклятому вечернему платью, которое ее угораздило надеть именно в этот вечер, пошарила в плоской маленькой сумочке, извлекла на свет измятую сигаретную пачку, выругалась:
— Черт возьми, и как это все леди таскаются с этими конвертиками. Ни хрена в них не лезет.
Она закурила, выпустила в приоткрытое окно струйку белого дыма.
— Леди не таскают за собой кучу барахла. Обходятся надушенным носовым платочком, — хохотнул Сашка.
— Не знаю, как это им удается, — передернула плечами Лика. — Слава богу, мне до леди, как до луны пешком!
Они помолчали, глядя на убегающую под колеса темную в выбоинах ленту дороги. Слегка моросило, и по лобовому стеклу время от времени синхронно скользили дворники.
— Слушай-ка, а Ефременко — это как раз тот самый закадычный дружбан и бессменный компаньон Мальцева? — задумчиво спросила Лика, глядя в темноту.
— Кажется, да, — неопределенно ответил Саша. — А тебе-то это зачем?
— Занятно… — протянула Лика, выдыхая дым из ноздрей. — Занятно, что ему именно в этот вечер пришло в голову вручить преданной Любаше подарок для внучки. Потрясающее совпадение, а? Как считаешь?
Она метнула на Сашу исполненный проницательности взгляд. Тот усмехнулся в бороду:
— Тебе-то что? Или решила журналистское расследование замутить, а? Признавайся!
— А почему бы и нет? — воинственно отозвалась Лика. — А то наша доблестная милиция сам знаешь как работает. Можно голову дать на отсечение, что заказчика они не найдут. А для меня, опять же, новый неизведанный опыт, — улыбнулась она.
— Опасно… — скривил губы Саша. — Ввяжешься не в свое дело и получишь по кумполу ни за что.
— А мне, дружище, к опасностям не привыкать, я ж бывший военный корреспондент, — засмеялась Лика. — Да и бояться мне особо нечего. Ну дадут по кумполу, ну одной прекрасной журналисткой меньше, родина вряд ли от этого пострадает. А плакать по мне некому, это у тебя дома семеро по лавкам…
— Как знаешь, — добродушно отозвался Саша. — Я ж чую, если ты вбила себе что в голову, с тобой спорить бесполезно.
— Вот в этом ты прав, брат, в этом ты прав! — хлопнула его по плечу Лика.
И она действительно ввязалась в собственное расследование убийства Мальцева, сама не вполне себе отдавая отчет, зачем это нужно. Не то чтобы ей особенно дороги были детские воспоминания о гипнотизирующем темными глазами с экрана телевизора певце. И не так уж остро желалось наказать подлого убийцу. Просто почему-то уцепилась еще в тот, первый, день за слова рыдающей консьержки, задумалась, заинтересовалась. А затем, по верному выражению Саши, не могла уже добровольно бросить захватившее ее дело. Почти два месяца она, как натренированная ищейка, шла по следу. Каталась в область, на фабрику Мальцева и Ефременко, расспрашивала управляющего, беседовала со спонсорами, с рекламодателями и даже с простыми рабочими. Вызнавала, вынюхивала, собирала материал. Вскоре ей известно уже было обо всех разногласиях между совладельцами компании, о контракте с западной фирмой, который Ефременко очень хотел подписать, да только вот Мальцев, непонятно почему, уперся рогом. Пока что все складывалось как нельзя убедительнее: деловые партнеры не сошлись во мнениях, один сориентировался быстрее и решил дело простым испытанным способом: нет человека — нет проблемы.
