Аманда наблюдала, как мать внимательно разглядывает гнилые доски веранды, словно боится, что под ее весом может провалиться пол. Затем, приблизившись к креслу-качалке, Эвелин снова засомневалась, стоит ли на него вообще садиться.
Однако она осторожно села — на самый краешек, постаравшись, чтобы поверхность соприкосновения с креслом у нее была как можно меньше. Аманда при этом ощутила приступ знакомой тоски.
Эвелин повернула голову к дочери, словно ждала, что та заговорит первой, но Аманда молчала. Она не могла сказать ничего, что сделало бы их разговор менее мучительным, а потому намеренно отвернулась и стала наблюдать за игрой пробивавшегося сквозь навес солнца.
Мать закатила глаза.
— Ну хватит, Аманда, не веди себя, как ребенок. Я тебе все же не враг — я твоя мать.
— Я знаю все, что ты скажешь, — без выражения произнесла Аманда.
— Вполне возможно, и тем не менее обязанность родителя предостеречь детей от ошибок.
— Ты считаешь мое поведение ошибкой? — огрызнулась Аманда, прищурившись.
— А как еще это можно назвать? Ведь ты замужняя женщина.
— Думаешь, я не знаю?
— Судя по всему, нет, — ответила мать. — Ты не первая женщина, которая несчастлива в браке.
И чье поведение продиктовано этим обстоятельством. Главное, что ты обвиняешь в этом других.
— О чем ты? — Аманда вцепилась в подлокотники кресла.
— Да, ты обвиняешь в этом других, Аманда, — повторила мать. — Меня, Фрэнка, а после того, что случилось с Беей, даже Бога. Ты везде ищешь виноватых в твоих невзгодах, только не хочешь трезво взглянуть на себя, разыгрывая мученицу: бедную, несчастную Аманду, на долю которой выпало так много горестей в этом жестоком мире. Однако жизнь вообще тяжелая штука. Так было всегда, и так будет. И если быть честной с самой собой, ты должна признать, что и сама не похожа на невинную овечку. Аманда стиснула зубы.
— А я-то все надеялась получить от тебя хотя бы толику сочувствия и понимания.
— Ты это серьезно? — спросила Эвелин, смахивая воображаемую ворсинку с платья. — Что же, по-твоему, я должна была тебе сказать? Взять за ручку и осведомиться о твоем самочувствии?
Успокоить, сказав, что все устроится? Что все будет шито-крыто? — Она сделала паузу. — Ничто не проходит бесследно, Аманда. И ты достаточно взрослый человек, чтобы это понимать. Нужно ли мне напоминать тебе это?
— Ты меня не понимаешь. — Аманда всеми силами старалась не повышать голоса.
— А ты меня. Ты не так хорошо меня знаешь, как думаешь.
— Я знаю тебя, мама.
— Ну конечно, по-твоему я не способна даже на капельку сочувствия и понимания. — Эвелин коснулась маленького бриллиантового гвоздика в ухе. — Тогда непонятно, с чего это мне вчера вечером вздумалось прикрывать тебя?
— Ты о чем?
— О том, что вчера звонил Фрэнк. В первый раз я прикинулась, что ничего не знаю, а он все бубнил о каком-то гольфе, который он планировал на завтра с другом по имени Роджер. А потом, позже, когда он позвонил во второй раз, я ему сказала, что ты уже спишь, хотя вполне представляла, чем ты занимаешься с Доусоном и что домой к ужину не вернешься.
— Как ты могла это знать? — решительно спросила Аманда, пытаясь скрыть изумление.
— Ты что, не в курсе, какой маленький городок Ориентал? Тут мест, где можно остановиться, раз-два и обчелся. Сначала я позвонила Элис Рассел в гостиницу. Мы с ней, кстати, очень мило побеседовали. Она сказала, что Доусон выехал, но мне достаточно было знать, что он в городе, чтобы понять, что происходит. Собственно, именно поэтому я не стала ждать тебя дома, а приехала сюда. Мне кажется, не стоит отрицать очевидного. Так нам с тобой будет проще разговаривать.
У Аманды закружилась голова.
— Спасибо, — промямлила она. — За то, что ничего не сказала Фрэнку.
— Я не хочу еще больше осложнять вашу жизнь. Что ему сказать, решать тебе. Не думаю, что произошло нечто особенное.
Аманда, ощущавшая горечь во рту, сглотнула.
— Тогда почему ты здесь? Мать вздохнула.
— Потому что ты моя дочь. Возможно, ты предпочла бы избежать разговора со мной, но я хотела бы, чтобы ты меня выслушала. — В голосе матери Аманды послышалось разочарование. — Должна сказать, что у меня нет желания выслушивать пошлые подробности прошедшей ночи, тем более твою речь на тему, как было ужасно с моей стороны не принять Доусона. Так же я не желаю обсуждать ваши с Фрэнком проблемы. Я просто хочу дать тебе совет. Как мать. Несмотря на твое мнение обо мне, ты все-таки моя дочь и потому мне небезразлична. Так ты хочешь выслушать меня или нет?
— Да, — едва слышно ответила Аманда. — Что мне делать?
С лица матери тут же сошла наигранная чопорность, потеплел голос.
— Все очень просто, — сказала она. — Не слушай моих советов.
Аманда ждала продолжения, но мать, кажется, не собиралась ничего добавлять к сказанному.
Аманда не знала, как это понимать.
— Ты что, советуешь мне уйти от Фрэнка? — наконец прошептала она.
— Нет.
— Значит, попытаться наладить жизнь с ним?
— Этого я тоже не говорила.
— Тогда я не понимаю.
— Не пытайся увидеть в моих словах какой-то скрытый смысл. — Мать встала и, оправив на себе жакет, направилась к лестнице.
Аманда часто заморгала, пытаясь вникнуть в смысл происходящего.
— Постой… ты что, уходишь? Ты же так ничего и не сказала. Мать обернулась.
— Наоборот. Я сказала самое важное.
— Не слушать твоих советов?
— Вот именно, — кивнула мать. — Не слушай моих советов. И ничьих вообще. Доверяй только себе. Чем бы это ни завершилось в итоге, это твоя жизнь, и как ты ее строишь, касается только тебя. — Она поставила блестящую туфлю на заскрипевшую ступеньку. Ее лицо снова застыло в маске. — Ну теперь, полагаю, до встречи? Ты ведь заедешь за вещами?
— Да.
— Я приготовлю бутерброды и фрукты, — сказала мать и продолжила спускаться по лестнице.
Подойдя к машине, она заметила в гараже Доусона. Окинув его коротким оценивающим взглядом, она отвернулась, села за руль, включила зажигание и уехала.
Отложив письмо в сторону, Доусон вышел из гаража и посмотрел на Аманду, которая стояла, устремив взгляд куда-то вдаль, на лес. Она оказалась более спокойной, чем он ожидал, однако понять что-либо по выражению ее лица он не сумел.
Доусон двинулся к ней навстречу, и она, слабо улыбнувшись ему, тут же отвернулась. Доусон почувствовал, как внутри у него рождается паника.
Он сел в кресло-качалку и, молча сцепив руки, наклонился вперед.
