— Паш, — спросил он, наконец сообразив, — Паш, это ты, что
ли?
Звонил его друг Павлик Степанов, воротила строительного
бизнеса, которого он год назад вызволил из передряги.
Игорь тогда еще работал в Сафонове и имел дело со всякой
мелочью, вроде сдернутых шапок, разбитых автомобильных стекол и супружеских
потасовок, когда на стройплощадке у Павлика убили человека. А потом еще одного.
Игорь тогда долго валандался с этим делом и в конце концов
все понял, нашел убийцу, и выманил его, и приобрел друга, который теперь орал в
трубку так, как будто началась война.
— Паш, ты говори спокойнее, — попросил Никоненко, так ничего
и не поняв из бизоньего ора, — а не вопи.
Друг Паша, строительный магнат, человек сдержанный,
солидный, состоятельный, ответственный и уравновешенный, окончательно утратил
всякий контроль над собой.
Сколько можно повторять?! У него сил больше нет! Девочка!
Родилась девочка! Слышишь, капитан, твою мать?! Она родилась полчаса назад, и
ему сразу дали ее в руки!!! Он держал ее в руках! Свою девочку! Она такая…
такая… маленькая такая, и на Ингу похожа ужасно, и у нее волосы, ногти,
пальчики — все есть!!! И ее дали ему в руки! И он ее держал! Они рожали десять
часов… твою мать! Он думал, что это никогда не кончится. Он думал, что все
умрут. Все живы, у них девочка, ее дали ему подержать, и она красавица, и у нее
все есть, и она похожа на его жену! Слышишь, капитан?! Они спят сейчас, и он
просто вышел из палаты, чтобы позвонить. Он должен был позвонить! Все началось
ночью, и вот теперь у него девочка! Ему видно, как они спят. Через стекло.
— Паш, ты домой-то доедешь? — спросил Никоненко, едва-едва
выдавив из себя поздравления. Почему-то ему стало так завидно, что он не знал,
что именно следует сказать. — Или, может, заехать за тобой?
Заезжать было не нужно, Паша вызвал из офиса водителя с
машиной. Он может прислать водителя и за ним, Игорем, чтобы они могли отметить
рождение дочери. Чернов уже приезжал, прямо в больницу, но его не пустили. Еще
бы его пустили! Не он же отец!
На этом месте строительный магнат совершенно неожиданно
зашелся идиотским смехом, и Никоненко со вздохом подумал, что он и в самом деле
малость не в себе. Впрочем, Игорь не знал, как должны вести себя мужики, у
которых полчаса назад появился ребенок. Вполне возможно, что они и должны быть
не в себе, даже скорее всего.
— А с кем у тебя Иван? — спросил он, когда идиотский смех
магната перешел в глупое хихиканье.
Иваном звали сына Павла Степанова. Ему недавно исполнилось
десять, и до появления в их жизни Ингеборги, которая полчаса назад родила, они
кое-как тянули лямку вдвоем с Павлом. Этого Никоненко не застал — он
познакомился с Пашей в период его тяжкой влюбленности в Ингеборгу. Все тогда
было сложно — в убийствах на Пашиной стройке оказалась замешана его бывшая жена
и его собственный зам, Паша метался, не зная, что предпринять, Иван страдал от
одиночества и заброшенности, а Ингеборга была его учительницей в школе. Паша
нанял ее, чтобы она лето посидела с его сыном, и… полчаса назад она родила
дочку, которую Паше сразу же дали подержать.
— Иван-то с кем? — повторил Никоненко, так и не дождавшись
внятного ответа.
Иван дома, с родителями Ингеборги, которые прилетели, чтобы
присутствовать при таком важном семейном событии. Они тоже приезжали в
больницу, и их тоже пока не пустили.
Опасаясь, что Павлик вот-вот снова впадет в эйфорию,
Никоненко быстро перевел разговор на предстоящие торжественные мероприятия.
— А мы что, пить сегодня будем?
— А когда же?!
— Ты же всю ночь не спал, какой из тебя отмечальщик?!
— Да ладно тебе, капитан! Что ты понимаешь?! Вот когда у
тебя жена родит, тогда погляжу я на тебя!..
— У меня нет жены, — с раздражением ответил Никоненко, — и
не присылай за мной никакого водителя. Я свою машину возле управления не брошу.
Во сколько приезжать-то?
Пока Павлик в трубке мучительно пытался сообразить, о чем
именно его спрашивают, Игоря Никоненко срочно вызвали на происшествие.
— Да хуже всего не то, что стрельба, а то, что там этот
Потапов… Ну да, конечно! Сейчас ФСБ явится, не станут же они… Да мы здесь уже…
Ну, конечно, тот самый… Слушаюсь! Сразу же перезвоню! Как договорились! Есть!
Полковник сунул в карман мобильную трубку — не столько
средство связи, сколько некий знак того, что “мы теперь тоже не лыком шиты”, —
и оглядел свою группу.
Группа была немногочисленна и печальна.
Рабочий день был давно закончен, и, соответственно, им
предстоял рабочий вечер и, скорее всего, еще и рабочая ночь, а может, и не
одна. Искать стрелка нужно по горячим следам, и если не найдут — пиши пропало.
Покушение на жизнь федерального министра и члена
правительства — это вам не пьяная драка с поножовщиной на коммунальной кухне и
не вокзальные разборки бомжей. Полковник по телефону уже и ФСБ помянул, чтоб им
пусто было! Два ведомства не слишком ладили и старались просто так не путаться
друг у друга под ногами. Помнится, еще Мюллер с Шелленбергом, родоначальники
этой традиции, старательно делали вид, что им наплевать друг на друга, и
неспроста.
Ни полковнику, ни оперативникам не согревала душу мысль о
том, что, теперь придется землю рыть, на коленях по асфальту ползать, ночами не
спать, двести человек допросить, запугать, разговорить, втереться в доверие,
заставить вспомнить что-то невспоминаемое, все сопоставить, проанализировать,
оценить, свести воедино и разложить по полочкам — и все ради того, чтобы
“федералы”, не дай бог, не опередили их или — хуже того! — не прикарманили
славу, если до нее дело дойдет. А если не дойдет, если очередной “висяк” — быть
беде.
Премьеру доложат сегодня, утром — президенту. Президент, как
водится, возьмет дело под особый контроль, то есть устроит выволочку
Генеральному прокурору и министру внутренних дел. Министр завтра же потребует
материалы дела и предварительный отчет. По всем телевизионным каналам через час
пройдет информация о покушении — машины НТВ и Первого канала приехали сразу
следом за милицией. Откуда только они все узнают раньше всех, эти проклятые
журналисты?!
Твою мать!
Не будет никаких выходных на оттаявшей мартовской дачке, и
субботнего ленивого утра тоже, и в зоопарк с детьми опять пойдет жена, и грянет
скандал, у кого грандиозный, у кого привычно унылый — в зависимости от степени
истощения терпения родных, — и снова по две пачки сигарет в день, и промывание
мозгов, и отвратительное чувство собственного бессилия и тупоумия, и неловкость
перед задерганным начальством, и свет новых звездочек на погонах погаснет в
районе Туманности Андромеды…
Понесло этого Потапова с друзьями встречаться! Сидел бы у
себя в Рублеве-Успенском, чего лучше! И, главное, безопасно там…
