Маевка и вправду оказалась веселой рабочей пасхой.
Городовые, свистя, бегали по берегу. Шаланды стали
разъезжаться в разные стороны.
Гипсовые головы облаков поднимались из-за горизонта.
Федя повернул лицо к небу, уронил руку за борт и чистым и
сильным тенором запел известную матросскую песню:
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далеко,
Далека от грешной земли!
Сверкали весла. Песня уплывала.
– Товарищ, нет силы мне вахту держать, – Сказал кочегар
кочегару…
Песня уже еле слышалась.
Тогда матрос скомандовал мальчикам:
– Весла-а-а… на воду!.. Ать! Ат-ать! Ать!
И, хлопнув Терентия по спине, закричал:
Черное море,
Белый пароход,
Плавает мой милый
Уж четвертый год.
Ну, босяки! Что же вы не помогаете?
И Терентий и оба мальчика весело подхватили:
Ты не плачь, Маруся,
Будешь ты моя.
Я к тебе вернуся,
Возьму за себя!
Белая чайка на неподвижно раскинутых крыльях бесшумно
скользнула над самой шаландой. Казалось, она схватила на лету веселую песенку и
унесла ее в коралловом клюве, как трепещущую серебряную рыбку.
Мальчики долго смотрели вслед птице, думая, что, может быть,
это белоснежная дедушкина душа прилетела посмотреть на свою шаланду и на своих
внуков.
Маевка кончилась.
Но к берегу пристали не скоро – часа два еще крутились в
море, выжидая удобного момента.
Сначала высадили Терентия возле Золотого Берега, а потом
отвезли матроса на Ланжерон.
Прежде чем сойти на берег, матрос долго осматривался по
сторонам. Наконец он махнул рукой: «Ничего. Авось-небось, как-нибудь…»,
подхватил под мышку свою щегольскую тросточку с мельхиоровой ручкой в виде
лошадиной головы и выпрыгнул из шаланды.
– Спасибо, хлопчики! – пробормотал он поспешно. – До
приятного свидания.
И с этими словами исчез в толпе гуляющих.
Петя вернулся домой к обеду, с пузырями на ладонях и
красным, за один день обгоревшим лицом.
Глава 45
Попутный ветер
Прошла неделя.
За это время Петя ни разу не побывал на море. Он был занят
приготовлениями к отъезду в экономию. Приходилось то с папой, то с тетей
отправляться в город за покупками.
Все вокруг было уже летнее.
Одесский май ничем не отличается от июня. Город изнемогал от
двадцатипятиградусной жары. Над балконами и магазинами были спущены косые
полосатые маркизы с красными фестонами. На них лежала резкая тень начинающих
цвести акаций.
Собаки бегали с высунутыми языками, разыскивая воду. Между
домами вдруг открывалось пламенное море. В «центре» за зелеными столиками под
большими полотняными зонтиками сидели менялы и цветочницы. Каблуки вязли в
размягченном асфальте. В адских котлах повсюду варилась смола.
О, какое это было наслаждение – целый день ходить по
магазинам, делая веселые дачные покупки: серсо, сандалии, марлевые сетки для
ловли бабочек, удочки, мячи, фейерверк… и потом с легкими пакетами странной
формы возвращаться домой на летней, открытой конке!
Петино тело еще томилось в знойном городе, но нетерпеливая
душа, залетев далеко вперед, уже ехала на пароходе, насквозь прохваченная
голубым ветром путешествия.
Но однажды рано утром во дворе раздался знакомый свист.
Мальчик подбежал к окну и увидел посредине двора Гаврика.
Через минуту Петя очутился внизу. У Гаврика был
необыкновенно озабоченный вид. Его сероватое лицо, решительно поджатые губы и
слишком блестящие глаза говорили о том, что произошло какое-то несчастье.
Сердце у Пети сжалось.
– Ну, – против воли понижая голос до шепота, спросил он, –
что?
Гаврик, насупившись, отвернулся:
– Ничего. Хочешь идти с нами на шаланде?
– Когда?
– А сейчас. Я, Мотька и ты. Под парусом.
– Брешешь?
– Собака брешет.
– Под парусом?
– Плюнешь мне в глаза.
– Кататься?
– Пускай кататься. Хочешь?
– Спрашиваешь!
– Тогда быстро!
Идти на шаланде под парусом!
Нечего и говорить, что Петя даже не сбегал домой за
фуражкой. Через десять минут мальчики были уже на берегу.
Шаланда со вставленной мачтой и свернутым парусом, до
половины выдвинутая в море, покачивалась на легкой волне. Босая Мотя возилась
на дне лодки, укладывая в ящик под кормой дубовый бочоночек с водой и буханку
житного хлеба.
– Петька, берись! – сказал Гаврик, упираясь плечом в корму.
Мальчики навалились и, без особого труда столкнув шаланду,
вскочили в нее уже на ходу.
– Поехали!
Гаврик ловко развязал и поднял новый четырехугольный парус.
Слабый ветерок медленно его наполнил. Шаланду потянуло боком. Став коленями на
корму, Гаврик с усилием надел тяжелый руль и набил на него румпель.
Почувствовав руль, шаланда пошла прямее.
– Побережись!
Петя едва успел присесть на корточки и нагнуться.
Повернутый ветром гик грузно перешел над самой головой слева
направо, открыв сияющее море и закрыв глинистый берег, где по колено в бурьяне
и дикой петрушке стояла Мотина мама, приложив руку к глазам.
Гаврик нажал на румпель и навалился на него спиной. Мачта
слегка наклонилась. Вода звучно зажурчала по борту. Подскакивая и хлопая
плоским дном по волне, шаланда вышла в открытое море и пошла вдоль берега.
– Куда мы едем? – спросил Петя.
– Увидишь.
– А далеко?
– Узнаешь.
