– На Ближние Мельницы.
– Туда нельзя, – шепотом сказал Гаврик, осторожно
оглядываясь. – Терентий сказал, чтоб на Ближние, ради бога, не приходили.
Старик тоже оглянулся по сторонам, но как-то слишком
медленно, безразлично, машинально.
– Пойдемте, дедушка, пока до дому, а там посмотрим.
Дедушка покорно затоптался, поворачиваясь в другую сторону,
и, не говоря ни слова, зашаркал назад, с усилием переставляя ноги.
Гаврик подставил старику плечо, за которое тот крепко
взялся. Они потихонечку пошли через возбужденный город к морю, как слепой с
поводырем: мальчик впереди, дедушка несколько сзади.
Очень часто старик останавливался и отдыхал. Они шли от
участка до берега часа два. Этот путь Гаврик один пробегал обычно в пятнадцать
минут.
Помятый и заржавленный замок валялся в коричневом бурьяне
возле хибарки. Дверь косо висела на одной верхней петле, скрипя и покачиваясь
от ветра. Осенние ливни смыли с почерневших досок последние следы бабушкиного
мела. Вся крыша была сплошь утыкана репейником – видать, здесь хозяйничали
птицеловы, устроившие в пустой хибарке засаду.
В каморке все было перевернуто вверх дном. Лоскутное
одеяльце и подушка – сырые, вымазанные глиной, – валялись в углу. Однако
сундучок, нетронутый, стоял на своем месте. Старик не торопясь вошел в свой дом
и присел на край койки. Он поставил на колени кошелку и безучастно смотрел в
угол, не обращая ни малейшего внимания на разгром. Казалось, он зашел сюда
отдохнуть: вот посидит минуты две, переведет дух и пойдет себе помаленьку
дальше.
В разбитое окно дул сильный, холодный ветер, насыщенный
водяной пылью прибоя. Шторм кипел вдоль пустынного берега. Белые клочья чаек и
пены летали по ветру над звучными скалами. Удары волн отдавались в пещерах
берега.
– Что же вы сидите, дедушка? Вы ляжьте.
Дедушка послушно лег. Гаврик дал ему подушку и прикрыл
одеялом. Старик поджал ноги. Его знобило.
– Ничего, дедушка. Слушайте здесь. Как смеркнет, мы отсюдова
пойдем в одно место. А пока лежите.
Дедушка молчал, всем своим видом выражая полное равнодушие и
покорность. Вдруг он повернул к Гаврику отекшие, как бы вывернутые наизнанку
глаза, долго жевал проваленным ртом и наконец выговорил:
– Шаланду не унесет?
Гаврик поспешил успокоить его, сказав, что шаланда в
безопасном месте, у соседей. Старик одобрительно кивнул головой и смолк.
Через час он, кряхтя, перевернулся на другой бок и осторожно
застонал.
– Дедушка, у вас болит?
– Отбили… – промолвил он и виновато улыбнулся, обнаружив
розовые беззубые десны. – Чисто все печенки отбили…
Гаврик отвернулся.
До самого вечера старик не произнес больше ни слова. Как
только стемнело, мальчик сказал:
– Пойдемте, дедушка.
Старик поднялся, взял свою кошелку, и они пошли мимо
заколоченных дач, мимо закрытого тира и ресторана в город, на Малую Арнаутскую,
пятнадцать.
Расспросив дворника, Гаврик без труда отыскал в темном
полуподвале квартиру Иосифа Карловича и постучал в дверь, обитую рваным
войлоком.
– Кто там? – послышался голос, показавшийся знакомым.
– Здесь квартира Иосифа Карловича?
– А что надо?
– Откройте, дядя. Я к вам от Софьи Петровны.
Дверь тотчас открылась, и, к своему величайшему изумлению,
мальчик увидел на пороге, с керосиновой лампочкой в руке, хозяина тира. Он
посмотрел невозмутимо, но несколько высокомерно на мальчика и, не двигаясь с
места, сказал:
– Я Иосиф Карлович. Ну, а что же дальше?
– Здравствуйте, Иосиф Карлович, – произнес мальчик
тщательно, как хорошо выученный урок. – Прислала до вас Софья Петровна узнать,
чи вы получили письмо с Николаева.
Удивленно осмотрев мальчика с ног до головы, на что ушло по
меньшей мере минуты две, хотя мальчик был весьма небольшой, хозяин тира
произнес еще более высокомерно:
– Уж два месяца нету писем.
Он помолчал и, сокрушенно покачав головой, прибавил:
– Какая, знаете ли, неаккуратная дамочка! Ай-яй-яй!
И вдруг сделал любезнейшее лицо польского магната,
принимающего у себя в имении папского нунция. Это ни в какой мере не
соответствовало его босым ногам и отсутствию рубахи под пиджаком.
– Прошу покорно, молодой человек. Вы, кажется, иногда
посещали мое заведение? Какой приятный случай! А этот старик, если не ошибаюсь,
ваш дедушка? Заходите же в комнату.
Дедушка и внучек очутились в конуре, поразившей даже их
своей нищетой.
О, совсем, совсем не так представлял себе Гаврик жизнь этого
могущественного, богатейшего человека, хозяина тира и – шутка ли! – обладателя
четырех монтекристо.
Мальчик с удивлением оглядывал пустые, зеленоватые от
сырости стены. Он ожидал увидеть на них развешанные ружья и пистолеты. Но
вместо этого увидел один-единственный гвоздь, на котором висели неслыханно
запущенные подтяжки, более, впрочем, похожие на вожжи.
– Дядя, а где ж ваши ружья? – почти с ужасом воскликнул
Гаврик.
Иосиф Карлович сделал вид, что не расслышал этого вопроса.
Он широким жестом предложил сесть на стул и, отойдя в угол,
глухо сказал:
– Вы имеете мне что-нибудь сообщить?
Гаврик от имени брата попросил временно приютить дедушку.
– Передайте вашему брату, что все будет исполнено, пускай не
сомневается, – быстро сказал Иосиф Карлович. – У меня есть в городе кое-какие
связи. Я думаю, что мне удастся в конце концов устроить его ночным сторожем.
Гаврик оставил дедушку у Иосифа Карловича, обещал заходить и
вышел. У дверей его нагнал хозяин.
– Передайте Терентию, – сказал он шепотом, – что Софья
Петровна просила передать: у нее имеется порядочный запас орехов, только, к
сожалению, не очень крупных. Не грецких. Он поймет. Не грецких. Пусть наладит
транспорт. Вы меня поняли?
– Понял, – сказал Гаврик, уже привыкший к подобным
поручениям. – Не грецких, и пущай сам за ними присылает.
– Верно.
Иосиф Карлович полез в подкладку своего ужасного пиджака,
порылся и подал Гаврику гривенник:
