Чувство одиночества с новой силой охватило мальчика. Но
теперь это было совсем особое, гордое и мужественное одиночество Робинзона на
необитаемом острове.
Петя первым делом стал присматриваться к следам. У него был
опытный, проницательный глаз искателя приключений. Он был окружен следами. Он
читал их, как Майн Рида.
Черное пятно на стене обрыва и серые уголья говорили о том,
что ночью к берегу приставали на лодке туземцы и варили на костре пищу. Лучевидные
следы чаек свидетельствовали о штиле и обилии возле берега мелкой рыбешки.
Длинная пробка с французским клеймом и побелевший в воде
ломтик лимона, выброшенный волной на песок, не оставляли никаких сомнений в
том, что несколько дней назад в открытом море прошел иностранный корабль.
Между тем солнце еще немножко поднялось над горизонтом.
Теперь море сияло уже не сплошь, а лишь в двух местах: длинной полосой на самом
горизонте и десятком режущих глаза звезд, попеременно вспыхивающих в зеркале
волны, осторожно ложащейся на песок.
На всем же остальном своем громадном пространстве море
светилось такой нежной, такой грустной голубизной августовского штиля, что
невозможно было не вспомнить:
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом…
хотя и паруса нигде не было видно, да и море ничуть не
казалось туманным.
Петя залюбовался морем.
Сколько бы ни смотреть на море – оно никогда не надоест. Оно
всегда разное, новое, невиданное.
Оно меняется на глазах каждый час.
То оно тихое, светло-голубое, в нескольких местах покрытое
почти белыми дорожками штиля. То оно ярко-синее, пламенное, сверкающее. То оно
играет барашками. То под свежим ветром становится вдруг темно-индиговым,
шерстяным, точно его гладят против ворса. То налетает буря, и оно грозно
преображается. Штормовой ветер гонит крупную зыбь. По грифельному небу летают с
криками чайки. Взбаламученные волны волокут и швыряют вдоль берега глянцевитое
тело дохлого дельфина. Резкая зелень горизонта стоит зубчатой стеной над бурыми
облаками шторма. Малахитовые доски прибоя, размашисто исписанные беглыми
зигзагами пены, с пушечным громом разбиваются о берег. Эхо звенит бронзой в
оглушенном воздухе. Тонкий туман брызг висит кисеей во всю громадную высоту
потрясенных обрывов.
Но главное очарование моря заключалось в какой-то тайне,
которую оно всегда хранило в своих пространствах.
Разве не тайной было его фосфорическое свечение, когда в
безлунную июльскую ночь рука, опущенная в черную теплую воду, вдруг озарялась,
вся осыпанная голубыми искрами? Или движущиеся огни невидимых судов и бледные
медлительные вспышки неведомого маяка? Или число песчинок, недоступное
человеческому уму?
Разве, наконец, не было полным тайны видение
взбунтовавшегося броненосца, появившегося однажды очень далеко в море?
Его появлению предшествовал пожар в Одесском порту. Зарево
было видно за сорок верст. Тотчас разнесся слух, что это горит эстакада.
Затем было произнесено слово: «Потемкин».
Несколько раз, таинственный и одинокий, появлялся мятежный
броненосец на горизонте в виду бессарабских берегов.
Батраки бросали работу на фермах и выходили к обрывам,
старались разглядеть далекий дымок. Иногда им казалось, что они его видят.
Тогда они срывали с себя фуражки и рубахи и, с яростью размахивая ими,
приветствовали инсургентов.
Но Петя, как ни щурился, как ни напрягал зрение, по совести
говоря, ничего не видел в пустыне моря.
Только однажды, в подзорную трубу, которую ему удалось
выпросить на минуточку у одного мальчика, он разглядел светло-зеленый силуэт
трехтрубного броненосца с красным флажком на мачте.
Корабль быстро шел на запад, в сторону Румынии.
А на другой день горизонт вдруг покрылся низким, сумрачным
дымом. Это вся черноморская эскадра шла по следу «Потемкина».
Рыбаки, приплывшие из гирла Дуная на своих больших черных
лодках, привезли слух о том, что «Потемкин» пришел в Констанцу, где ему
пришлось сдаться румынскому правительству. Команда высадилась на берег и
разошлась – кто куда.
Прошло еще несколько тревожных дней.
И вот на рассвете горизонт снова покрылся дымом.
Это шла назад из Констанцы в Севастополь черноморская
эскадра, таща на буксире, как на аркане, схваченного мятежника.
Пустой, без команды, с машинами, залитыми водой, со
спущенным флагом восстания, тяжело ныряя в острой зыби, «Потемкин» медленно
двигался, окруженный тесным конвоем дыма. Он долго шел мимо высоких обрывов
Бессарабии, откуда молча смотрели ему вслед рабочие с экономии, солдаты
пограничной стражи, рыбаки, батрачки… Смотрели до тех пор, пока эскадра не
скрылась из глаз. И опять стало море таким ласковым и тихим, будто его облили
синим маслом.
Между тем на степных дорогах появились отряды конных
стражников, высланных к границе Румынии на поимку беглых потемкинцев.
…Петя решил на прощанье наскоро выкупаться.
Но едва мальчик, разбежавшись, бултыхнулся в море и поплыл
на боку, расталкивая прохладную воду коричневым атласным плечиком, как тотчас
забыл все на свете.
Сперва, переплыв прибрежную глубину, Петя добрался до первой
мели. Он взошел на нес и стал прогуливаться по колено в воде, разглядывая
сквозь прозрачную толщу отчетливую чешую песчаного дна.
На первый взгляд могло показаться, что дно необитаемо. Но
стоило только хорошенько присмотреться, как в морщинах песка обнаруживалась
жизнь. Там передвигались, то появляясь, то зарываясь в песок, крошечные
кувшинчики рака-отшельника. Петя достал со дна один такой кувшинчик и ловко
выдернул из него ракообразное – даже были крошечные клешни! – тельце моллюска.
Девочки любили нанизывать эти ракушечки на суровую нитку.
Получались превосходные бусы. Но это было не мужское занятие.
Потом мальчик заметил в воде медузу и погнался за ней.
Медуза висела прозрачным абажуром с кистью таких же прозрачных щупалец.
Казалось, что она висит неподвижно. Но это только казалось. Тонкие закраины ее
толстого купола дышали и волновались синей желатиновой каймой, как края
парашюта. Щупальца шевелились. Она косо уходила вглубь, как бы чувствуя
приближающуюся опасность.
Но Петя настиг ее. Осторожно – чтобы не прикоснуться к
ядовитой кайме, обжигающей, как крапива, – мальчик обеими руками схватил медузу
за купол и вытащил увесистое, но непрочное ее тело из воды. Он с силой
зашвырнул животное на берег.
