– Мне нужно в уборную! – грозно выкрикнула Нина.
– А пошли, – вяло и даже не без некоторого добродушия
пробормотала баба.
Вдоль коридора тянулась зеленая ковровая дорожка. В какой-то
нише, под портретом того же самого милейшего Ильича с газеткой, сидели два
офицера и курили. Оба взглядами знатоков проводили постукивающую каблучками
особу, подвергнутую предварительному задержанию.
Облегчившись, Нина снова продефилировала мимо Ильича. Вместо
тех двух молодых офицеров в нише теперь сидел один, пожилой, с обвисшим ужасным
лицом.
– Вы если ночью сикать или по-большому захотите, стучите мне
лучше в стенку, – сказала сержантиха.
Нина поймала себя на том, что даже этот замкнутый мир
чекистского узилища после удачного облегчения несколько преобразился в
положительную сторону. В частности, она совсем не против того, чтобы съесть
заливного судака, биточки с гречневой кашей, выпить вишневого и закурить свою
албанскую сигарету. Боже, какие же мы жалкие! Что же это за создание такое со
всеми его вливаниями и излияниями, подумала она. Что же это такое – человече?
Глава 10
Архитектор Табуладзе
– Ой, луна-то какая висит, екалэмэнэ! – вскричала Майка
Стрепетова. – Ну прямо, как... ну прямо... прямо, как Татьяна какая-то!
– Ну что ты, Майка, несешь! – засмеялся Борис. –
Ну какая еще тебе Татьяна?
Их спутник, Отар Николаевич Табуладзе, местный, тбилисский
архитектор, улыбнулся:
– А знаете, это неплохо! Луна, как Татьяна. Это вам из
«Евгения Онегина» вспомнилось?
– Может быть, – сказала Майка.
Отар Николаевич еще раз улыбнулся:
– Тут важно, что не Татьяна, а Татьяна какая-то... В этом
весь сок. Луну все время с чем-то сравнивают. Один мой друг, поэт, в старые
времена называл ее «корзинкой с гнилью». А Пушкин, конечно, Татьяну с луной
сравнивал, а не наоборот...
Они медленно шли по горбатой, мощенной булыжником улочке
старого Тифлиса. Майка то и дело повисала у Бориса на плече, хныкала, как будто
устала. На самом деле, уж он-то знал, она могла все эти холмы облететь, как
крылатая кобылка. Отар Николаевич, крепкий, элегантный, что называется,
представительный мужчина, шел чуть-чуть впереди, как бы в роли гида.
– А вы, я вижу, поэзией увлекаетесь, Отар Николаевич? –
не без кокетства обратилась к нему Майка.
Гадина какая, с нежностью подумал о ней Борис. Уже с тертыми
мужиками кокетничает. Что означает это «уже», было известно только им двоим.
– Когда-то и сам ходил в поэтах, – сказал Отар
Николаевич. – Когда-то, вот в вашем возрасте, мы все тут по этим старым
улочкам бродили, поэты. С вашей тетей, Борис, с Ниной, и с ее первым мужем мы
были одна компания...
– С первым мужем тетки Нинки? – удивился Борис.
– Ну да, разве вы не слышали – Степан Калистратов? Это был
известный имажинист.
– Я никогда о нем не слышал, – сказал Борис.
– Печально, – проговорил Отар Николаевич так, что
нельзя было понять, к чему это относится: к забвению ли известного поэта или
вообще к ушедшим годам.
Он остановился под старым чугунным фонарем возле какого-то подвала,
откуда слышались пьяные голоса и тянуло сильным сухим жаром.
– Между прочим, Борис, я ведь с вами тоже в родстве, может
быть, не в меньшем, чем дядя Ладо Гудиашвили. Моя мать Диана – родная сестра
вашей бабушки. Вы обо мне не слышали, возможно, по той же причине, что и о
Степане... О нас было не принято говорить. Он потом вообще пропал, а меня
спасло только чудо, но обо мне по-прежнему было не принято говорить...
С симпатичным архитектором они познакомились пару часов
назад в доме знаменитого художника Ладо Давидовича Гудиашвили, с которым
бабушка Мэри состояла в отдаленном родстве и в весьма близкой дружбе и
переписке, чем гордилась. Соревнования в колхидской долине уже закончились,
Борис подтвердил свое звание чемпиона по кроссу в классе машин до 350 кубиков и
занял третье место в абсолютном зачете. Команда ВВС, разумеется, опередила все
клубы. Триумф усилился еще тем, что к концу соревнований через Кавказский
хребет лично за штурвалом реактивного МиГа перелетел «Васька» с новой пассией,
молодой пловчихой, чьи формы отличались поистине дельфиньей гладкостью. На
спортсменов посыпались царские дары: всем были заказаны и почти немедленно
сшиты костюмы из ткани бостон-ударник, каждый получил золотые часы с золотым же
браслетом и по плотному пакету с ассигнациями. Назначен был огромный ночной
банкет в ресторане на горе Давида, где когда-то еще пировали поэты из группы
«Голубые роги», о чем, разумеется, в эти дни никто не знал и не хотел знать.
Перед банкетом Борис решил выполнить просьбу бабушки и зайти
к маленькому Ладо, как она выражалась. Я могу так называть своего кузена,
поскольку я старше него на пятнадцать лет, хотя он большой, самый большой в
Грузии художник, так говорила Мэри. А тебе, Бабочка, необходимо с ним
познакомиться, хотя бы для того, чтобы увидеть, что в мире существует еще
кое-что, кроме твоих трескучих и вонючих, ах, таких опасных самокатов.
