После этого, как ни странно, все как-то быстро наладилось.
Чета Градов и Розенблюм даже обрела некое чувство стабильности: «вечная ссылка»
– это все-таки статус! Цецилия даже испытала некоторое удовлетворение. Как-то
солиднее сказать «мой муж – ссыльный», чем «бывший заключенный». Все-таки и
Ленин Владимир Ильич был в ссылке в селе Шушенском, и даже великий вождь
народов Сталин Иосиф Виссарионович был сослан в Туруханский край, откуда,
наподобие легендарного Полтора-Ивана, дерзновенно бежал. Кирилла приняли на
прежнее место работы, Цецилии повысили лекционную ставку. В скором времени освободилась
комната в доме № 14 по Советской, и вот тут начался совсем волшебный, почти
идиллический период их жизни – переезд на новую квартиру, в которой кроме них
жили всего лишь две семьи, где стены почти не пропускали даже умеренно громких
звуков, вроде, скажем, мелодичного храпа билетерши Дома культуры Ксаверии
Олимпиевны, где у них была даже своя собственная конфорка на газовой плите и
ограниченный только лишь очередностью доступ в теплые места общего пользования.
* * *
Вот именно к этому дому и завел себе привычку в темноте
приходить гроза Карантинного лагпункта Фомочка Запруднев-Ростовчанин, он же
Дмитрий Сапунов, волчонок кулацкого последа, найденный или пойманный 21 год
назад молодыми активистами коллективизации Градовым и Розенблюм. Да что им я,
думал Митя, присев на лагерный манер за трансформатором на корточки, одна рука
локтем на колено, другой подбоченившись, смоля в рукаве папироску за
папироской, они обо мне и думать забыли. Приемный сын – это даже не седьмая
вода на киселе, вообще никакого киселя, одни благородные побуждения. Пропал
мальчонка на войне, и дело с концом, эх, батя, батя, эх, мамочка моя Цецилия...
Как всегда, стало очень жалко себя, и он подумал, что это,
может быть, главная причина, по которой он себе позволяет короткие бдения за
трансформаторной будкой на краю земли под окнами своих приемных родителей:
жалость, слабость, сопля смешивается со слезой перед тем, как все
выхаркивается, и снова встает на задние лапы этот человекоподобный волк, я.
Он вышел из-за будки и пошел прочь от дома посередине улицы,
как это часто делали по ночам и другие магаданцы, поскольку легковое
автомобильное движение было в те годы в этих краях до чрезвычайности мало
развито. Под одним из фонарей в начале улицы, где за воротами Парка культуры
виднелся с поднятым семафором слишком длинной руки памятник Ленину, появились
две кургузые фигуры с авоськами. Он сразу же понял, что это они, родители.
Прыгнул в сторону, через кювет, прижался к стене за выступом какого-то здания.
Кирилл и Цецилия медленно приближались, переходя из освещенного пятна в темноту
и снова появляясь в следующем освещенном пятне. Уже слышны были их голоса. Они
вели, по обыкновению, философскую дискуссию: позитивное мышление воевало
обскурантизм. Цецилия кипятилась:
– Знаешь, Кирилл, ты смотришь на Вселенную, как неграмотная
крестьянка! Как будто ты проспал всю эпоху Просвещения!
Кирилл петушился:
– Твое так называемое Просвещение, Циля, не имеет никакого
отношения к тому, о чем я говорю! Просвещение и Вера существуют в разных
измерениях! Понимаешь, в разных измерениях!
– Тебе изменяет логика! Ты видишь только тупики! –
кипятилась Цецилия.
– Это не просто тупики! Это знаки наших пределов! Сказано
ведь, что нельзя объять необъятное! – петушился Кирилл.
Цецилия докипятилась до хаотического бурления.
– А ваша жена еще объятная, Кирилл Борисович!
Кирилл допетушился до объятия с двумя авоськами на крыльях,
как будто для того, чтобы не взлететь. Митя, между прочим, был прав: они его
редко вспоминали, но совсем не по причине чужеродности. Слишком увлеченные друг
другом, они вообще никого не вспоминали.
В этот момент Митя, подчиняясь непонятной какой-то,
неподконтрольной тяге, вышел из своего укрытия и спросил измененным хриплым
голосом:
– Эй, товарищи, огонька не будет?
Супруги передернулись.
– Что вам нужно?! – резко выкрикнула Цецилия, одним
плечом как бы уже защищая Кирилла.
– Пожалуйста, товарищ, пожалуйста! – Кирилл отодвинул
супружницу, вынул спички из кармана, зажег одну и протянул прохожему огонек в
ладонях. Ветер дул меж пальцев, однако Митя успел прикурить. Спичка погасла, но
он не сразу оторвался от заскорузлых ладоней. Он успел еще раз затянуться,
чтобы в мгновенном красном мерцании увидеть, наверное, в последний раз линии
судьбы своего отца.
Антракт III. Пресса
«Тайм»
26-этажное здание, сооружаемое в Москве на Смоленской
площади, выглядело бы обычно на Манхэттене, однако для Европы – это колосс.
Великолепные станции метро построены на московском подземном
кольце.
Перед футбольными матчами к стадиону «Динамо» съезжаются
сверкающие автомобили, принадлежащие в основном советской коммунистической
элите.
Западных дипломатов в Москве поражает мрачная осторожность и
отстраненность второго человека в стране, господина Маленкова. Ожиревший,
агатовоглазый, с восковым лицом, Маленков источает смутную угрозу. «Если бы я
знал, что меня будут пытать, – сказал недавно один бывший
посланник, – Маленков был бы последним из всех членов Политбюро, которого
я бы выбрал для этого дела».
Всех поражает исчезновение молодого члена Политбюро Николая
Вознесенского. Недавно вышедшая книга по истории не упоминает его имени в
списке членов Политбюро военного времени. Невольно вспоминается «Министерство
правды» Джорджа Орвелла.
«Правда»
...Продолжается поток приветствий в связи с 70-летием
товарища И.В.Сталина. Трудящиеся обращаются к вождю с сердечными пожеланиями
доброго здоровья и долгих лет жизни.
«Известия»
Подразделения Народной армии Кореи в тесном взаимодействии с
частями китайских добровольцев потопили один эсминец противника, производивший
обстрел окрестностей Вонсана.
«Советский спорт»
На ежегодных таллинских соревнованиях мотоциклистов в классе
машин до 750 куб. сантиметров первым финишировал В.Кулаков (спортклуб ВВС МО).
«Правда»
Глава иранского правительства Моссадык призвал к продолжению
антиимпериалистической «священной войны за нефть».
...На ежегодном празднике «Юманите» в Венсенском лесу в
воздух поднялись сотни белых голубей. Трудящиеся скандировали: «Фашизм не
пройдет! Мир победит войну!»
Юрий Жуков (из Парижа)
«Тайм»
