— Ты уважаешь мать за это, да? Тогда почему у вас с ней сейчас разлад?
— Из-за дедушкиного завещания, — побледнев, сказала Тоуни. — Он оставил половину коттеджа, который так любила моя бабушка, ей, своей жене, а половину — моей маме. И она заставила бабушку его продать, чтобы забрать свою долю.
Наварр нахмурился:
— Ты этого не одобряешь?
— Конечно. Моя бабушка была очень несчастна, когда потеряла дом так скоро после смерти любимого мужа. Я пыталась отговорить маму продавать дом, но она меня не послушала. Она больше прислушивалась к мнению своего жениха, чем к моему. И бабушке пришлось переехать в дом престарелых, где, я должна признать, она вполне счастлива.
— Твоя мать поддалась искушению, и ей придется с этим жить. По крайней мере, твоей бабушке денег хватило, чтобы переехать туда, куда ей хотелось.
Тоуни ничего не сказала. Она не видела, чтобы ее мать мучилась угрызениями совести по этому поводу. И денег Селестине сейчас не хватало. Но очередной переезд будет слишком сильным стрессом для старушки, которая уже пережила один сердечный приступ.
— Я пойду лягу, — сказала Тоуни, но засмотрелась на его глаза, скулы и страстный рот.
— Я хочу сегодня спать с тобой, малышка, — признался Наварр низким певучим голосом.
Ее кожу словно опалило пламенем. Тоуни резко развернулась, ушла в спальню и захлопнула за собой дверь. Она бросилась на покрывало. Слезы катились у нее из глаз, она злилась на себя за то, что от одной мысли о нем в своей постели все тело ее наполнялось желанием.
Наварр только вышел из душа, как ему позвонила Тиа. Она хотела, чтобы он привез Тоуни на вечеринку на яхте. Он редко в чем отказывал красавице-актрисе, но сейчас вынужден был это сделать. Он просто заплатит Тоуни за работу и тем самым подведет черту под их знакомством. О ее возможной беременности он и думать не хотел. Если это случится, он с этим как-нибудь разберется.
На следующее утро Наварр ушел прежде, чем Тоуни спустилась к завтраку. Ей было смертельно скучно. Она даже спросила Элизу:
— Где твой босс?
— У него весь день расписан. Деловые встречи. Завтра мы возвращаемся домой.
Как же мало она значила для Наварра, если даже его служащие раньше нее узнавали, что он скоро уедет из Англии. Тоуни твердо сказала себе, что жизнь скоро снова войдет в обычное русло. У нее был секс на одну ночь, и гордиться тут нечем. Но завтра она снова отправится на поиски работы, а еще свяжется со своим агентом. Может, она нашла ей какие-нибудь заказы на иллюстрации. А еще она в выходные съездит к Селестине.
Элиза принесла Тоуни местные газеты, чтобы та могла посмотреть объявления о работе, и она решила поискать место официантки. Ведь они больше общаются с клиентами, чем горничные, да и сама работа живее и сложнее, а ей сейчас как раз очень нужно отвлечься.
Ей нельзя думать о том, что она будет делать, если носит ребенка Наварра! И уж точно глупо с ее стороны было раздумывать, хочет она больше девочку или мальчика и на кого ребенок будет больше похож — на нее или на него. Тоуни не сомневалась — если окажется, что она беременна, у нее будут серьезные проблемы. Ее мать призналась однажды — когда она только узнала, что носит под сердцем Тоуни, была на седьмом небе от счастья. Конечно, тогда Сьюзен Бакстер наивно полагала, что будущий ребенок укрепит ее отношения с его отцом, а не разрушит их. «По крайней мере, — мрачно подумала Тоуни, — я таких романтических иллюзий в отношении Наварра Казьера не питаю».
Часов в десять вечера Тоуни вышла из ванной, раскрасневшаяся от горячей воды и завернутая в гостиничный банный халат. И тут вдруг в гостиную вошел Наварр, что стало для нее полной неожиданностью, потому что Элиза утверждала, что его весь вечер не будет. Он был одет в безупречный, сшитый на заказ черный деловой костюм, щеки его покрывала щетина. Он едва взглянул на Элизу, потому что глаз не мог оторвать от Тоуни с ее румянцем, непослушными рыжими кудряшками и халатом, который был ей явно велик. Все его существо вдруг пронзила сильнейшая жажда быть с ней. Жажда, которую он не понимал, потому что зарождалась она не у него в паху. Его ужасно раздражало это чувство, словно ему чего-то недоставало, словно он что-то терял. Ведь именно сегодня у него был очень веский повод радоваться и даже праздновать победу. Он официально стал владельцем корпорации Сэма после долгих недель обсуждений и переговоров.
— Спокойной ночи, Наварр, — без всякого выражения сказала Тоуни.
Элиза незаметно для них выскользнула из номера.
— Я завтра уезжаю, — так же спокойно произнес он.
— Элиза мне уже сказала.
— Я подброшу тебя домой по дороге в аэропорт. У меня есть твой номер телефона, так что я буду на связи… естественно.
— Этому не бывать, — успокоила она его. — Моя яйцеклетка скорее подерется с твоим сперматозоидом, чем устроит вечеринку на троих!
Наварр помрачнел:
— Надеюсь, ты права, малышка. Ребенок должен быть желанным и запланированным.
У нее на глаза навернулись слезы. Тоуни поняла вдруг, насколько он прав. Ее жизнь, возможно, сложилась бы совсем по-другому, если бы ее родители уважали тот принцип, который Наварр сейчас озвучил. Она смогла только кивнуть в ответ. Но она была ему благодарна за то, что он не лицемерил и не лгал ей в лицо. Он не хотел от нее ребенка, и она ценила его честность.
Оставшись одна, Тоуни сняла халат, забралась под одеяло и разревелась.
Минут через двадцать к ней в дверь тихонько постучали. Она села в постели, включила лампу на тумбочке и сказала:
— Войдите!
Она пораженно уставилась на Наварра, тело которого прикрывало одно только обернутое вокруг бедер полотенце.
— Можно мне сегодня остаться с тобой?
Во рту у нее пересохло, в горле застрял комок, но тело тут же встрепенулось, готовое молить его о ласке.
— Э-э…
— Я пытался перестать тебя хотеть, но у меня не получилось, — хрипло признал Наварр.
Ее восхитила его честность и то, что он пошел на унижение, снова попытавшись добиться с ней близости после того, как старался перевести их отношения в платоническое русло. Он мало чем от нее отличался, ведь она тоже не могла перестать хотеть его. От этой мысли она смягчилась:
— Оставайся.
Тоуни все еще задевало то, что она не могла выставить его за дверь. Он подозревал ее сначала в том, что она заодно с Джули, а потом даже в том, что она пыталась от него забеременеть. И разделяло море его подозрений. Она должна бы его ненавидеть. Но когда в полутьме его сильное мускулистое и горячее тело прижалось к ней, ненависти в ней не осталось и следа. Наоборот, она вся сжалась от предвкушения.
Наварр весь день пребывал в состоянии мучительного возбуждения, которое постепенно размыло его самоконтроль. Он никак не мог отделаться от мысли, что это последняя его ночь с Тоуни, и искушение быть с ней наконец пересилило все остальные мысли. Может, он и идет сейчас наперекор собственным принципам, но… Как бы там ни было, секс — он и есть секс, и воспринимать его надо как вещь чисто физическую, без эмоций. Она его возбуждала, она сделала так, что секс снова стал для него чем-то особенным. Что ему какая-то там моральная дилемма по сравнению с тем, какие чувства она в нем вызывает?
