Утром он проснулся разбитым. Ему не нравились подобные сны.
Он не был суеверным, но в его жизни уже дважды погибали женщины, которые ему
нравились. Одну из них он даже любил. И потому он не позволял более себе так
сильно увлекаться, словно опасаясь, что энергетика его любви несет
отрицательный заряд любимой женщине, разрушая ее собственное защитное поле.
В Схипхоле все прошло спокойно. На этот раз их встречали
около десяти сотрудников частной фирмы, нанятых Якобсоном для охраны.
«Осинский» и его сопровождающие благополучно сели в припаркованные у здания
аэропорта автомобили и приехали в «Пулитцер», где были приготовлены номера для
всей группы.
Барбара держалась подчеркнуто сухо и сдержанно, лишь коротко
поздоровавшись с приехавшим в аэропорт Дронго. Но из аэропорта они поехали в
разных автомобилях: Барбара с «Осинским», а Якобсон сел вместе с Дронго, чтобы
узнать последние новости.
– Как у вас дела? – спросил менеджер, глядя в
окно, где мелькали традиционные для ландшафта Голландии мельницы и зеленые
поля, узкие по фасаду домики с остроконечными крышами и каналы, пересекавшие
дороги на пути их следования.
– Пока все в порядке, – сказал Дронго, – я
начертил схему, где должны находиться наши люди. И вот в этих номерах
желательно поселить Хуана и Брета, – он показал на свою импровизированную
карту. – С администрацией отеля я уже договорился, – добавил он.
Якобсон недовольно взглянул на схему.
– Я думал, они будут рядом с нами. Эти номера находятся
довольно далеко от апартаментов Осинского.
– Верно. Но там должны быть именно ваши люди. А вместо
компенсации я сам поселюсь рядом с вами. Кроме того, по вечерам нужно
обязательно перекрывать вход в кафе и ресторан. Пусть двое охранников дежурят
там постоянно после шести часов вечера, когда открываются двери.
– Я распоряжусь, – согласился Якобсон. – А
кто будет стоять у главного входа? Или вы решили никого там не ставить?
– В холле должен сидеть один человек, – возразил
Дронго, – но он все равно ничего не заметит.
– Почему один? Что значит ничего не заметит? –
рассерженно спросил Якобсон.
– Ястреб наверняка придумает какой-нибудь оригинальный
ход, который мы не сможем предусмотреть. Поэтому главный вход охранять в любом
случае бесполезно. Он ведь не войдет в отель просто так, чтобы начать стрельбу
по нашей группе. Я знаю Шварцмана, он обязательно придумает какую-нибудь
пакость.
– Я начинаю жалеть, что согласился переехать в
«Пулитцер», – пробормотал Якобсон.
– Не волнуйтесь. Главное – четко выполнять мои
инструкции.
– А вы не забудьте, что Шварцман нужен нам живой. Нужно
выяснить, кто именно послал его убрать Осинского. Это для нас очень важно.
Иначе после первого убийцы может появиться второй, третий. Мы просто не сможем
всех останавливать, пока не найдем источник, питающий такую опасность. Вы меня
понимаете? Повторения брюссельской стрельбы не должно быть. Нам очень нужен
живой Ястреб.
Дронго посмотрел в окно.
– Вы меня слушаете? – строго спросил Якобсон.
– Конечно, – повернул к нему голову Дронго, –
обещаю не убивать его, если он раньше не убьет меня.
И, помолчав, вдруг добавил:
– Или вас…
Глава 25
Размещение в отеле и последующий обед прошли спокойно, даже
обыденно. Рэнди вел себя безукоризненно, он все больше и больше входил в роль
Осинского, наслаждаясь комфортом и изысканными блюдами, приготовленными
специально к приезду гениального американского композитора.
Договорились встретиться через два часа, чтобы поехать в
концертный зал на репетицию. Дронго, вспомнив, что его интересовал один вопрос,
осторожно спросил Якобсона:
– Почему по программе вы должны быть в Амстердаме три
дня?
– Сегодня репетиция, завтра концерт, а послезавтра у
нас прием. Мы не имеем права его отменить. Это прием с участием коронованных
особ.
– Нужно было меня предупредить, – разозлился
Дронго, выходя из ресторана.
По его указанию автомобили были поданы прямо к зданию отеля,
так, чтобы выходивший «Осинский» оказывался сразу в машине. На концерт они
поехали на трех автомобилях. Все прошло благополучно. Дронго нервничал,
понимая, как с каждой минутой растет вероятность нового нападения. Ястреб
наверняка был где-то рядом.
Дронго сам обходил здание, проверял охранников, заглядывал в
коридоры, пытаясь обнаружить неизвестных. Брету и Хуану передалось его
волнение, и они также начали нервно поглядывать по сторонам. Лишь два человека
сохраняли спокойствие. Якобсон, знавший, что настоящего Осинского здесь давно
уже нет, и Барбара, внешне безучастная ко всему, но обиженная казавшимся ей
чудовищным предательством Дронго, не пожелавшим прийти ей на помощь в отеле
«Ройял Виндзор».
Он понимал ее состояние и поэтому старательно избегал обращаться
к ней, надеясь поговорить, когда представится возможность. Вернувшись в зал, он
обнаружил Рэнди, мило беседующего с какой-то симпатичной мулаткой, явно
восторженной поклонницей его творчества. Дронго не было видно ее лица, зато он
четко видел, как рассыпается в любезностях Рэнди. Для такого типа обожание
женщин было предметом особой гордости. При этом он не испытывал никаких
комплексов, словно не понимал, что они восторгаются не им, а его образом,
представлявшим совсем другого человека. Как она сюда попала? Очевидно, какая-то
дамочка из оркестра. Других сейчас в зал просто не пускали.
Молодая женщина повернулась, и Дронго разглядел ее четкий
профиль. Он подозвал к себе директора концертного зала.
– Она работает у вас?
– Да, это наш дизайнер, – оживился
директор, – прекрасный специалист и такая молодая…
– Спасибо, – прервал его восторги Дронго.
Вечером, в семь тридцать, они вернулись, чтобы поужинать в
отеле. Растроганный Рэнди, у которого все время просили автографы, был в
прекрасном настроении. Едва он вышел из машины, как к нему бросились две
девушки-японки, попросив дать автограф. Он легко расписался, благо Якобсон
давно заставил его изучить характерную роспись подлинного Осинского, и пошел к
лифту. Обычно в лифт первой заходила Барбара, а уже затем Осинский, Якобсон,
Дронго и все остальные охранники. Так получилось и на этот раз. Барбара прошла
первой, а находящийся в прекрасном настроении Рэнди легонько подтолкнул ее
рукой, ударив ниже спины.
Женщина разъяренно обернулась. Но, помня о том, что на них
смотрят, промолчала. Свидетелем этой сцены были только Якобсон и Дронго. Когда
Хуан и Брет вошли в лифт, все было внешне спокойно. Лишь выходя из лифта,
Барбара негромко сказала одно слово: «Кретин», – и пошла к своему номеру.
Якобсон, посмотрев ей вслед, покачал головой и, явно
недовольный таким поворотом событий, нахмурился, но также не стал ничего
говорить. Дронго добросовестно проводил «Осинского» до его апартаментов и вошел
вместе с ним в гостиную. Якобсон, уже оставивший их, удалился, а Брет с Хуаном
задержались в другой комнате.
