Собака, сидевшая у его ног, принюхалась к Эшли и с радостным взвизгом бросилась ее приветствовать.
– Сидеть, мальчик, – мягко сказала девушка, и Джек вздрогнул.
– Кто здесь? – Он склонил голову, как будто это помогало ему лучше слышать. – Мэри, это вы?
– Нет, это не Мэри. – Эшли сглотнула. – Ты меня не узнаешь? Кейси узнал.
Джек протянул к ней руку, и неуверенность этого жеста почти довела ее до слез.
– Кто здесь? – повторил он. – Неужели я все-таки сошел с ума? Пусть даже на миг, когда мне показалось…
Не в силах сдержаться, Эшли переплела свои пальцы с его.
– Что тебе показалось?
– Но ведь это ее голос, – сказал Джек мечтательно, словно в полусне, сжимая руку девушки. – И ее рука в моей. Эшли?
– Да, Джек.
– Ты мне снишься?
– Нет. Хотя это немножко похоже на сон, ты прав.
– Тогда дай мне потрогать тебя как следует.
Сначала Эшли подумала, что Джек хочет поцеловать или приласкать ее, но тут же поняла, что прикосновения теперь играют в его жизни совсем другую роль. Пальцы стали его глазами. Она наклонилась, позволив ему легко касаться контуров ее лица.
– Это и правда ты, Эшли Джонс. Вернулась ко мне?
– Да. Я вернулась.
– Не стоило беспокоиться, – сказал он с внезапной злостью, выпуская ее руку. – Тебе было бы лучше остаться там, куда ты уехала, и забыть обо мне.
– О чем ты говоришь?
– Ради бога, Эшли, – почти зарычал Джек. – Не позволяй состраданию заслонить от тебя реальность. Ты посмотрела на меня – теперь уходи.
– А если я не хочу уходить?
– Это не имеет значения. Я прошу тебя уйти. Или ты полагаешь, я заслуживаю тебя после того, что сделал? – Он покачал головой и продолжал выплевывать слова, словно они были пропитаны ядом: – Я никогда не был мужчиной, который тебе нужен, а сейчас я ко всему прочему еще и инвалид. Может, Господь наказал меня за то, что я лгал тебе и лишил тебя невинности, не думая ни о чем, кроме собственного удовольствия. Не волнуйся, Эшли, никто не подумает о тебе плохо, если ты не станешь возиться с незрячим бывшим любовником. Особенно я сам. Можешь считать, что я тебя уволил.
Эшли стало трудно дышать, словно стены снова съехались, выдавив из комнаты воздух, а сердце сжал чей-то жесткий, безжалостный кулак.
– А если я не согласна? Если твоя слепота меня не пугает и не отталкивает? Ты все еще Джек, мой Джек, всегда был и всегда будешь. Что, если все это время я сама чувствовала себя инвалидом, потому что тебя больше не было в моей жизни?
– Замолчи! Замолчи сейчас же! Разве не видишь, что я не в состоянии выносить утешения? Все кончено, Эшли, я смирился с этим. Однажды ты сказала, что больше никогда не сможешь доверять мне. И еще – что никакие отношения нельзя строить на лжи. Я готов подписаться под каждым словом.
– Но сердце подсказывает – ты больше никогда не обманешь меня.
– Ты говоришь это из сострадания, – сказал Джек сквозь стиснутые зубы. – Я слеп, и ты жалеешь меня.
– Джек, разве я когда-нибудь была с тобой неискренней? За исключением, может, одного случая…
Он ничего не ответил. Секунды – или даже минуты – проходили в тишине, горло Эшли от волнения стало сухим, а глаза, наоборот, влажными. Внезапно мужчина потянулся к ней, рука скользнула с плеча на талию, оттуда – на изгиб бедра. В жесте, которым он привлек ее к себе и усадил на колени, Эшли почудилось что-то от прежнего Джека.
– Значит, ты сказала мне правду?
– Я готова повторить под присягой каждое слово. – Эшли бережно отвела иссиня-черную прядь с его лба, пересеченного уродливым свежим шрамом. Посмотрела в темные глаза, когда-то яркие и блестящие, теперь – замутненные и незрячие. Ее душу переполняли горе и сожаление, но любви все равно было больше. Чистой, глубокой, которая не замечала шрамов. – Джек, – выдохнула она. – Мой дорогой, мой любимый Джек.
– Поцелуй меня. Хотя бы один раз, позволь мне убедиться, что я не сплю – и не проснусь с пустыми руками и остывшими воспоминаниями.
Эшли подставила ему губы и вскрикнула от почти нестерпимой сладости первого за долгое время поцелуя, который рассказал ей все, что нужно было знать. Он излечивал и соединял, успокаивал и давал новую жизнь. Эшли гадала, чувствует ли Джек это единение двух потерянных душ, которые снова обрели друг друга.
Но вместе с тем она понимала, что эти моменты могут определить их будущее, поэтому заставила себя вернуться из розового тумана в жестокую реальность.
– Что же все-таки случилось, Джек?
– Как я лишился зрения? Разве ты не слышала?
Эшли покачала головой, но спохватилась, вспомнила, что с ним бесполезно разговаривать языком жестов.
– Нет. Я узнала о пожаре, о том, что ты пострадал, и сразу же приехала.
– С чего же мне начать? – Джек задумчиво накручивал прядь ее волос на пальцы, как обычно делал после занятий любовью. – С очевидного, полагаю. После твоего отъезда жизнь стала… Вряд ли я смогу подобрать для этого одно слово… Пустой. Ущербной. Мучительной. Я никогда не испытывал ничего подобного, даже когда служил в армии. Словно я потерял часть себя. Но хуже всего было осознание, что это произошло по моей вине, что ты могла бы все еще быть со мной, если бы я сказал тебе правду с самого начала. – Он прерывисто вздохнул. – С другой стороны, с твой чистотой и добродетелью ты никогда не стала бы моей любовницей, зная, что я женат.
Эшли снова погладила его по голове, отметив, что волосы сильно отросли. Потом поцеловала разделенную шрамом бровь и заметила, как губы Джека дрогнули в мимолетной улыбке.
– Ты знаешь, что моя жена умерла? – спросил он внезапно.
– Нет, – отозвалась Эшли, каменея в его объятиях.
– Но ты все равно вернулась?
Честно говоря, она об этом даже не думала – все ее мысли до сих пор вертелись только вокруг Джека, его здоровья и благополучия, не убегая далеко ни в прошлое, ни в будущее. И тем не менее, едва увидев его, Эшли приземлилась в его объятия, как почтовый голубь, словно Джек был ее единственным домом, единственным возможным будущим. Только сейчас она поняла, что здравый смысл в этом процессе не участвовал…
– Как это произошло?
– Тем утром, когда ты уехала, мне позвонили из больницы. Она умерла ночью во сне, без страданий, без боли.
Эшли вспомнила трель телефона, провожавшую ее из спящего дома, которую она проигнорировала в стремлении поскорее разорвать все связи с Блэквудом.
– Я хотел сообщить тебе, но понял, что это ничего не изменит. Я больше не был частью твоей жизни и не имел права в нее вмешиваться. Но сердце у меня болело, я плохо спал – хуже, чем когда-либо. Как ни странно, работа над книгой шла хорошо, и я нашел в ней утешение, как это часто бывает. Писал по ночам, задерживался все позже и позже, оттягивая момент, когда нужно было ложиться в пустую, холодную постель. Однажды я заснул в кресле у огня – и уголек из камина поджег ковер. Когда треск горящей ткани и запах дыма разбудили меня, пожар уже бушевал вовсю.
