– Ну да, – оживился Сундуков. – Визит вежливости, не более того.
– Не может быть! – восхитился Руслан. – Не могу поверить в такую удачу! Поешь, танцуешь, такой молодой, такой знаменитый… Может быть, исполнишь что-нибудь для меня лично? Не бесплатно, конечно. Я тебе заплачý.
– В другой раз, – пообещал гость.
Гонору у него поубавилось, но пока не настолько, чтобы давать ему какие-то поблажки. Да и его бриллиантовые зубки Руслану определенно не нравились. Не такие уж они были драгоценные, чтобы выставлять их напоказ, перед самим Гелхаевым кичась.
– Другого раза не будет, – скучно сказал он, почесывая седую поросль, топорщащуюся над воротом халата. – Как говорят у вас, у русских, дорога ложка к обеду. Так что пой. Ты же настоящий артист, а не шалтай-болтай, так я понимаю?
– Это становится просто невыносимо, – заявил Сундуков неожиданно прорезавшимся фальцетом. – Я, знаете ли, не привык к подобному обращению.
– Чито? – Руслан тяжелым коршуном взмыл с места, подлетел к отшатнувшемуся гостю, поймал его за подбородок, притянул к себе. – Чито ты сказал? Ты меня будешь учить, как мне себя вести в моем собственном доме?
Он знал, что его покрасневшие глаза метают молнии, но даже удвоил накал своего взгляда. Он видел, что слетающая с его губ слюна обжигает парализованную жертву, как серная кислота, и потому не убавлял желчности. И дышал чесноком прямо в трепещущие перед ним ноздри. И умышленно утрировал свой кавказский акцент, поскольку ему нравилось коверкать русский язык, ему нравилось пугать людей до смерти, нравилось подчинять и властвовать.
Он считал Москву своим городом. Он считал москвичей своими рабами. А почему бы и нет? Наполеона и Гитлера отсюда турнули, а он, Гелхаев, остался. Он жил в русской столице припеваючи и был убежден, что его многочисленные потомки тоже пустят корни именно здесь, а не где-нибудь еще. С каждым годом их становится в Москве все больше и больше. Чеченско-русская война была выиграна давным-давно, ее победители захватили русскую столицу без единого танка, даже без особого кровопролития. Сознание этого наполняло Гелхаева чувством безграничного превосходства.
– Ти кито такой? – продолжал орать он. – Петушок на палочке, вот кто ты такой! Сверну тебе башку собственными руками! Хочешь?.. Хочешь, а?
– Отпустите, господин Гелхаев, – взмолился Сундуков. – Извините, если что не так ляпнул. Простите.
– Там видно будет, – сказал Руслан, успокоившийся так же внезапно, как вспылил. – Порадуешь старика хорошей песней, так и быть, иди на все четыре стороны. А нет…
Умышленно оборвав фразу на середине, Руслан вернулся на место, вальяжно раскинулся в кресле и подал знак: можно начинать. Сундуков откашлялся и окинул тоскующим взглядом тренажеры, словно ища поддержки у этих немых свидетелей своего унижения. Чем они могли помочь в этой ситуации, бездушные, мертвые механизмы? Ровным счетом ничем. Приходилось выкручиваться самостоятельно.
– Прошу учесть, что в данный момент я не в форме, господин Гелхаев, – предупредил он извиняющимся тоном. – Вокал с утреца подсевший, пластика не та.
– Можно без пластики, – благодушно разрешил Руслан. – И без формы можно. – Он выразительно взглянул на обтягивающие штанишки поп-кумира, на его прозрачную маечку и чмокнул губами. – Но без формы успеется. Пока что пой, как есть. – Выдержав долгую паузу, он повысил голос: – Ну? Я жду!
Стараясь сохранять хотя бы подобие независимости, Сундуков передернул своими размалеванными плечиками:
– Пожалуй, исполню вам наш последний хит, «Хочу». Между прочим, я его сам сочинил.
– Валяй, – кивнул Руслан, усаживаясь поудобнее. – Исполняй. Ты сам сказал, что весь мир театр, а мы в нем актеры. Желаю в этом убедиться.
Для начала Сундуков сделал несколько простеньких танцевальных па, поскрипывая кожаными брючками, пощелкивая пальцами. Затем, поймав лишь одному ему слышный ритм, он запел, энергично загребая руками воздух и старательно придыхая на каждом слоге, где это только было возможно:
Хочу быть люби-хи-мым,
Хо-хо-чу быть люби-хи-мым,
Не про-хо-сто люби-хи-мым,
А не-хо-хо-бхо-ди-хи-мым.
Хо…
– Стоп, – крикнул скривившийся Руслан. – Невозможно слушать эту туфту. Нехохобхо… тьфу. – Он действительно сплюнул. – Что-нибудь нормальное в твоем репертуаре есть? Без этих твоих «хо-хо»?
– Что бы вы хотели услышать? – напрягся Сундуков.
– А хотя бы «Журавлей» Гамзатова. «Летит, летит по небу клин усталый»… Знаешь такую песню?
– Нет.
– Э, плохо, – констатировал Руслан. – А про белых медведей знаешь? «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз…» Тоже песня моей молодости. По-настоящему популярная. Не чета нынешним.
– И про белых медведей не знаю, – покаялся Сундуков.
– Тогда «Мурку» давай. Слова народные, музыка блатная, хороводная. – Руслан уже не скрывал, что попросту издевается над своим окончательно перетрухнувшим гостем. – Или хотя бы «Хазбулата удалого».
– У нашей группы несколько иной репертуар, мы не исполняем всех этих старых песен о главном, – заявил Сундуков, переступая с ноги на ногу. – Наш стиль…
– Стиль, шмиль! – Руслан притворился разгневанным, пуча и без того выпуклые глаза, иссеченные кровавыми прожилками. – Назвался артистом, а петь не умеешь. Говоришь, по делу пришел, а сам мнешься, как монашка в мужской бане. Что за народ? – спросил он у потолка и, не прочитав там ответа, сокрушенно покачал головой. – Несерьезный народ, безответственный. Вот велю сейчас тебе язык вырвать, балабол, будет тебе наука! Не суйся, куда тебя не просили.
– Господин Гелхаев… – голос Сундукова упал. – Теперь я понимаю, что напрасно вас побеспокоил. Но больше мне было некуда идти. – Он беспомощно развел руками. – Если честно, то я действительно оказался в безвыходном положении.
Представляя себе, как жарко сейчас этому татуированному хлюпику в его воздухонепроницаемых штанах, Руслан тихо засмеялся, колыхая животом.
– Только не дави на жалость, – сказал он. – Лучше скажи прямо: почему ты решил, что тебе здесь могут помочь?
– Казино, в котором осталась моя расписка, принадлежит вашему дальнему родственнику, чеченцу по национальности. Вот я и подумал: может быть, вы как-то сумеете договориться? – Сундуков прижал руки к груди. – Я ведь не о погашении долга прошу, а хотя бы об отсрочке. Мы отработаем, вот увидите.
– Ты отработаешь, – перебил артиста Руслан. – Привыкай отвечать только за себя самого.
– Я отработаю, – покорно поправился Сундуков.
– Сколько ваша группа прибыли приносит?
– Не меньше ста пятидесяти тысяч в месяц, хотя в точности я не знаю. Все финансовые вопросы решал наш менеджер. От нас он цифры утаивал, но знакомым хвастался: нашел, мол, курочек, несущих золотые яйца.
