– Нет, – честно признался Батон, но тут же ринулся на приступ стены, потому что знал, что может Стингер сделать с ним за один-единственный лишний вопрос. – Гых! – выдохнул он, подтянувшись. – Бля! – это он добавил уже, когда сел задом в грязь, накрытый с головой простынями, как какой-то раздолбай с парашютом.
Стингер был уже рядом, неизвестно почему издав короткий азартный смешок. Батон, зажмуривший глаза в ожидании пинка, с изумлением услышал удовлетворенное шипение:
– О! Пруха! Масть нам привалила, Батончик! В доме пацан тормознулся, никуда не делся.
Поддев ботинком осколки стекла, усеивающие мокрую асфальтовую дорожку, Стингер опять запрокинул лицо вверх и, скользнув взглядом вдоль щели, разделяющей секции здания, поднес к губам передатчик:
– Третий, – тихо сказал он, когда Корявый ответил на вызов. – Бегом в соседний подъезд, по-над стеночкой, тихо, как мышки. Пятый этаж, крайняя дверь справа. Пацан там, если еще не сдернул. Затаиться и ждать! Он, сучонок, отсидится немного и высунется. Брать живым.
Дождавшись подтверждения, что приказ принят, понят и уже выполняется бегом, Стингер осклабился. Лехманский охранник был слеплен не из того теста, чтобы брать заложников и требовать у властей самолет. Наверняка сейчас наблюдает за происходящим внизу, а когда убедится, что осада снята, попытается улизнуть.
– Уходим, – громко скомандовал Стингер. – Смылся, паскуда, нечего здесь ловить. Заводи мотор, Гуня!
Батон, комкая в руках снятую с головы простыню, робко напомнил:
– Как же уходим, если…
Стремительно шагнув к нему, Стингер дважды ударил его по лицу футляром передатчика, приговаривая:
– Тебя пасть просили раскрывать?.. Просили?..
Не поинтересовавшись, во что превратилась физиономия подручного, он занял свое место в «Тойоте» и, с отвращением пошаркав грязными подошвами по коврику под ногами, сказал Гуне:
– Разворачивайся и жми прямо. За аркой соседнего дома тормознешь. Вернемся пешком… Батон!
– Да, – отозвался тот со своего места сдавленным голосом.
– Зубы целы?
– Один шатается, – доложил Батон после секундной паузы.
– Вырви его. Сам.
– Но, Стингер…
Гуня тихонько захихикал, смущенно прикрывая рот ладошкой. Эта привычка появилась у него по причине отсутствия сразу двух передних зубов, которые Стингер запрещал заменять искусственными.
Глава 8
Роман в скверном переплете
– Оплачиваем проезд!
Роман уткнулся носом в холодное влажное окно автобуса с таким отсутствующим видом, что контролерша прошла по салону мимо, собирая дань с вошедших пассажиров. Каждый ее зычный призыв приобретать билеты стегал Романа по нервам, потому что в его карманах не было ни гроша, и он, давно отвыкший от общественного транспорта, чувствовал себя самым настоящим зайцем без всяких кавычек. Затравленным, напуганным зайцем, понятия не имеющим, куда бежать в большом враждебном городе, где искать спасения.
Думать про свое беспросветное будущее совершенно не хотелось ни сейчас, ни завтра утром. Очень уж сомневался Роман в том, что оно, это утро, будет намного мудренее, чем постылый нынешний вечер. Не было у него надежды. Не было ответов ни на один из насущных вопросов, стоящих перед ним.
Где жить? Что кушать? Во что одеваться? Не те времена наступили, чтобы можно было запросто переквалифицироваться в управдомы – работу еще поискать нужно. Вместо того, чтобы, уходя, прихватить с собой хоть какие-то вещички на первое время, Роман поддался эмоциональному порыву, избрав лозунг всех записных неудачников: «Чем хуже, тем лучше!» Сейчас этот детский жест представлялся совершенно ненужным и глупым. Хуже все равно было уже некуда. А вот хоть чем-то улучшить свое положение теперь не представлялось возможным. Роман вздохнул, отчего стекло перед ним помутнело, и произошло это далеко не в первый раз.
«В автобусах не наездишься, – уныло думал он, рассеянно глядя на ночные огни, проносящиеся за окном. – Хорошо еще, что контролеров так поздно не бывает, а то огреб бы по мордасам на какой-нибудь пустынной остановке. Но куда деваться? Переночевать в подпольном клоповнике с бомжами? Сидеть до утра на лавочке под дождем? Или торчать на вокзале, где тебя скоро приметят тамошние постоянные обитатели и сдадут людям Стингера за бутылку водки? Эх, вот же собачья жизнь настала!»
Окно возле горько искривившихся губ Романа снова подернулось туманной дымкой. Вскоре она исчезла, но муть на душе все накапливалась и накапливалась, и вздохи приносили не облегчение, а как раз все более усиливающееся тяжелое предчувствие, такое скверное, что Роману вдруг захотелось со всей мочи приложиться к стеклу лбом, разбив и то, и другое вдребезги.
– Следующая остановка «Планетарий», готовимся к выходу, – пропела кондукторша, таща вразвалку свой тяжелый зад и запах немытого тела по проходу между сиденьями.
Планетарий! Роман вздрогнул от маленького сдвига, произошедшего где-то в подсознании. В этом самом районе проживала Любаша, верная подруга по тем безоблачным денечкам, когда он еще мог позволить себе держать секретаря-референта. Любаша продержалась рядом с шефом достаточно долго, а когда он грустно признался, что платить ей уже не в состоянии, еще пару недель исправно выполняла свои обязанности просто так, из жалости. Миниатюрная, кудлатая, она сохранилась в памяти Романа как верная собачонка, и даже сентиментальных остатков былой преданности Любаши должно было хватить, чтобы приютить его хотя бы на пару дней.
Протиснувшись между двумя забулдыгами, затеявшими жаркие политические дебаты, Роман пристроился к выходящей из автобуса компании и оказался на ночной улице. Сказочной красоты девушка маняще улыбалась ему со светящегося рекламного щита, предлагая полюбоваться колготами на своих бесконечно длинных ногах, но картинка украшала мрачную действительность не более, чем яркая заплатка на грязной заднице уличного попрошайки. Машинально сплюнув в адрес насквозь фальшивой красотки, Роман двинулся пешком к знакомому дому, куда раньше добирался исключительно на своих колесах.
«Привет, Любаша, – бормотал он себе под нос. – Узнаешь? Я тут одну удачную сделку провернул, через неделю-другую опять открою фирму. Оклад назначу тебе в два раза выше, не сомневайся. А пока хочу пожить у тебя немного, чтобы раньше времени кредиторы не доставали… Пустишь?»
«Конечно, – радостно отвечала воображаемая Любаша. – Заходи скорее. Ты совсем промок, тебе необходимо выпить чего-нибудь покрепче и лечь в постель».
«А твои родители, они не будут против?»
«Можно подумать, ты у меня никогда не ночевал! Я взрослая девушка и сама решаю, кто остается в моей комнате и насколько…»
С заготовленной заранее улыбкой Роман, чавкая раскисшей глинистой жижей, пересек двор, кое-как ополоснул туфли в луже, поскреб подошвами по бордюру и вошел в подъезд. Лампы, затянутые в массивные железные каркасы, можно было спереть только с куском бетонной стены, поэтому все они были в целости и сохранности, скупо освещая Роману путь к лифту. Поднимаясь на восьмой этаж, он тупо рассматривал надписи на стенах кабины, а сам продолжал бубнить на разные лады:
