Поглощая дольку за долькой почти безвкусного и совсем не сочного апельсина, она поинтересовалась:
– Ты вообще кто?
Костя вылакал еще полстакана, впился зубами в неочищенный апельсин и ответил:
– Гум-гум-гум.
Ей стопочку отвел, а сам емкостью повместительнее орудовал, жадюга. И по этой примечательной детали Элька догадалась, что означала его полупрожеванная фраза.
– Коммерсант, что ли?
– Ну да. – Костя чему-то засмеялся, и это получилось у него довольно пакостно. – Сегодня с утра стал миллионером, например, – сообщил он после короткой паузы, уже без особого веселья, а потом и вовсе помрачнел прямо на глазах, скис. Жизненной энергии в нем осталось не больше, чем в свернувшемся молоке.
– Ты – миллионер? – переспросила Элька, не скрывая своего недоверия.
– Уже нет. – Тон у него был прямо-таки замогильный.
Таким хорошо выражать президентские соболезнования народу.
– Чем же ты торгуешь, если не секрет? – продолжала Элька интервьюировать его, намереваясь растянуть диалог до бесконечности. – Что покупаешь, что продаешь?
– А что попало. Взять хотя бы сервисные услуги. Широкий спектр.
– Это как?
Костя несколько оживился, вылил в глотку очередную порцию коньяка и с чавканьем вгрызся в свой апельсин, который и без того выглядел так, словно его терзала свинья. После чего, утирая подбородок, пояснил с мечтательным выражением лица:
– Представь себе, что сейчас лето, разгар сезона абитуриентов. А во всех газетах объявления: такая-то фирма проводит платные курсы с гарантией поступления в любой, – он многозначительно поднял палец, – в любой вуз страны. Желающих, допустим, сотня набралась. С носа по три штуки – получается триста тысяч рублей. Учреждение фирмы, аренда помещения, зарплата преподавателям – минус 100 000. Чистыми остается столько же. Вот тебе и полноценный летний отдых в любой точке земного шара, – закончил Костя свой короткий доклад на мажорной ноте.
Элька задумчиво сузила глаза, пошевелила губами и подытожила:
– Если от трехсот тысяч отнять сто, получится двести. С арифметикой ты явно не дружишь.
Костя захохотал так радостно, точно его сразу во всех укромных местах пощекотали.
– Так ведь одна половина абитуриентов поступает, а другая – нет! – воскликнул он. – Теория вероятности, пятьдесят на пятьдесят. Чтобы не было осложнений с законом и крутыми папашами, я неудачникам денежки возвращаю, все чин-чинарем. Но остальные-то все-таки поступают! Тем более что учеба сейчас платная, конкурсы не в каждом вузе.
– Лихо, – оценила Элька. – А как ты граждан осенью обуваешь, в данный момент?
Костя снова насупился и демонстративно сунул в зубы сигарету, давая этим понять, что новых откровений не будет. Лицо у него стало злым и недружелюбным, как это обычно бывает спросонья.
«Похоже, дядечка тоже напоролся на чьи-то сервисные услуги, – определила Элька. – Как бы не взялся на мне отыгрываться. Эх, скорее бы утро. Вагончик тронется, перрон останется. Заплеванный, грязный перрон такого же грязного города Курганска».
Докурив несколькими жадными затяжками сигарету до самого фильтра, Костя прикончил остатки «Плиски», посопел немного и глухо признался:
– Кинули меня. Как последнего лоха кинули.
– Бывает, – осторожно посочувствовала Элька. – У нас тоже всякое случается. То бандитский субботник, то грузинский хор… А однажды меня на какую-то военную базу завезли. Офицеры там квасили по-черному. Меня трое суток продержали, потом домой пешком отправили. Расплатились консервированной ветчиной, прикинь! Дали сумку, а в ней промасленные банки!
Костя проявил к ее рассказу неожиданный интерес:
– И много их там было?
– Говорю же: полная сумка. Килограммов сорок весила, пришлось в лесу бросить.
– Я не о том! – Костя досадливо поморщился. – Офицеров этих, их много было?
Бросив украдкой взгляд на встрепенувшийся указатель Костиного нездорового интереса, который медленно возрастал прямо на глазах, Элька сообразила, что ее занесло не в ту степь и попыталась исправить положение:
– Один был. Генерал старенький, седой весь. У него ничего толком и не получилось.
– У меня получится, – пообещал Костя.
Голубизна его глаз окончательно поблекла, окантовка зрачков смазалась. Надо понимать, дрянная «Плиска», выпитая почти натощак, запоздало шибанула клиента по мозгам, рождая там пьяные идеи и фантазии, требующие немедленного воплощения в жизнь.
Элька вздрогнула, когда чужие липкие руки, обильно сдобренные коньяком и апельсиновым соком, легли на ее плечи.
– Иди сюда, киска, – предложил он утробным голосом. – Помурлыкаем…
– Поднос убери. Резинку надень. – Элькин голос звучал монотонно, словно она была медсестрой, готовящей пациента к осточертевшей процедуре. – Теперь ложись на спину.
– Нет, – Костя покачал головой. – Это мы уже проходили, хватит.
– Тогда я лягу.
– И это не катит. Пойдем…
Ухватив Эльку за локоть, он вытащил ее на середину спальни. Здесь, развернув ее к себе лицом, он опять положил ей руки на плечи, давая понять настойчивым нажимом, что желает видеть ее перед собой коленопреклоненную, а не возвышающуюся во весь рост.
Неохотно подчинившись, она оказалась в униженном положении кающейся распутницы, на темечко которой в знак отпущения грехов возложена милостивая длань священника. Ритуальный обряд, позволяющий любому, самому захудалому мужчине восторжествовать над женщиной, которая во сто крат его краше и лучше.
До отправления поезда оставалось еще много времени, но Элька вдруг поняла, что должна ощутить себя свободной и независимой прямо сейчас, если хочет попрощаться с прошлым с гордо поднятой головой.
– Знаешь, – сказала она, сбросив резким движением Костину руку, – ты можешь запросто научиться обслуживать себя самостоятельно.
– Что ты сказала?
– Я сказала: сам. У тебя должно получиться, если хорошенько потренируешься. Главное, добиться гибкости позвоночника.
– Ах ты тварь!
Костя занес правую руку для пощечины. Элька совсем не по-христиански приготовилась уклониться и одновременно начала приподниматься, чтобы приготовиться к отпору. Так оба и замерли, застигнутые врасплох внезапным шумом на лоджии, соседствующей со спальней. Грохот, а потом перезвон бьющегося стекла – посреди ночи это прозвучало довольно-таки впечатляюще.
– Кот? – со слабой надеждой спросила Элька, хотя устроить такой тарарам было под силу только слону в посудной лавке.
– Какой еще кот, в задницу! – прошипел Костя. – Нет у меня никакого кота!
И он, и Элька во все глаза смотрели на темные окна лоджии, затуманенные прозрачными гардинами, но разглядеть им ничего не удавалось. Зато они отлично слышали, как там продолжают звякать и тренькать уже мелкие осколки. Очень скоро на лоджии кто-то шумно затопал, завозился, а потом к стеклу снаружи прилипла молодая мужская физиономия. Белая на фоне черного, она смотрелась не менее эффектно, чем полная луна в ночном небе.
