– И всех делов, – буркнул Эрик себе под нос, извлекая из кармана серебристый шарик фольги.
Примостившись в кустах, он посматривал на дом, а руки его были заняты привычным ритуалом, успокаивающим расшатанные нервы.
Пф-ф! – рыжий табак, выдутый из папиросы, лёг на ладонь аккуратной горкой. Пальцы перемяли его, смешали с тёмным крошевом, добытым из фольги.
Затем папиросная трубочка, сдвинутая с картонного мундштука, точными движениями вобрала в себя атомную смесь с ладони, вернулась на место и закрутилась на кончике хвостиком, готовым окунуться в пламя зажигалки. Набивка распотрошённой папиросы заняла в опытных руках минуту, не больше, но Эрику, как это всегда бывало перед первой затяжкой, показалось, что прошла целая вечность.
Прежде чем закурить, он извлёк из пакета пистолет с импровизированным глушителем, положил его рядышком, рукояткой к себе. Ещё раз оценил расстояние до дома, примериваясь прищуренными глазами к его окнам, к двери. Что такое пятнадцать метров для пули? Попасть в цель с такого расстояния проще, чем пальцем в ноздрю, заключил Эрик, поднеся зажигалку к папиросе. Она отозвалась на это весёлым потрескиванием.
Эрик старательно задерживал вязкий дым в лёгких, а наружу выталкивал его маленькими порциями.
Когда он сухо покашливал, дымная пелена над ним колыхалась, как прозрачная занавеска на ветру. Наплывающий кайф давал знать о себе сухостью во рту и холодком в висках.
Дом насторожённо следил за ним тёмными глазницами окон, безмолвный и неподвижный. Где-то там, внутри этого склепа, скрывался бесшабашный идиот, вообразивший, что можно вот так запросто угробить чужой «мессер», а потом отсидеться за запертой дверью.
– Не получится, – выдохнул Эрик вместе с дымом. – От пули не спрячешься. Она легко находит путь к сердцу любого, потому она и женского рода…
За спиной каждого мужчины стоит любящая женщина… Костлявая, безносая, с остро наточенной косой…
Собственные мысли показались ему настолько значительными, что хотелось без конца развивать их дальше, неспешно облекая в сотни и тысячи слов. Но Эрик резко оборвал внутренний диалог. При его работе необходимо было уметь контролировать кайф, и он умел это делать. Не впадал в мечтательный транс, не смеялся попусту, не болтал зря. Находился и при кайфе, и при делах.
Вот и теперь тишина и ошеломляющая красочность летнего вечера не заслоняли от Эрика той цели, ради которой он сюда явился. Докурив жирные остатки конопляной смолы, он прокашлялся, аккуратно присыпал окурок землёй и взял оружие на изготовку, поддерживая кисть правой руки пальцами левой.
– Ку-ку, – пропел Эрик тихонько. – Покажись, герой.
Прозрачный пластиковый баллон, такой безобидный на вид, заскользил на фоне окон, – отчасти тёмных, отчасти повторяющих все оттенки заходящего солнца. Чёрное и оранжевое. Волнистыми были стекла, неровно сидели в рамах, оттого и закат отражали неравномерно. Наверное, подумал Эрик, у хозяина тоже все наперекос.
Продолжая изредка прочищать лёгкие осторожными сухими покашливаниями, он снова остановил мысли, готовые унестись слишком далеко от намеченной цели. По вискам прошлись невидимые холодные коготки, глаза налились тёплой влагой, туманящей окружающий мир. Кашкарский «план» оказался слишком ломовым. А воды, чтобы смыть его налёт в глотке, под рукой не было.
– Выходи, герой, – повторил Эрик вполголоса. – Не бойся – больно не будет, все сразу закончится.
На мгновение ему почудилось, что дом вздрогнул от этих слов и слегка подался назад, но Эрик тут же перевёл взгляд на землю, а когда вернул его обратно, дом стоял на прежнем месте, посверкивая стёклами окон.
За одним из них внезапно произошло мимолётное движение. На втором этаже, слева. Щёлкнула планка пистолетного затвора. Ствол плавно переместился и замер напротив окна. Потом Эрик слегка опустил оружие. Он отлично стрелял навскидку, а прицельная стрельба все равно была затруднена неуклюжим глушителем.
В этот момент в темноте оконного проёма проглянуло синее пятно. Все правильно: жёлтый дом, белая «семёрка», синяя рубаха. Ствол взметнулся вверх, указательный палец Эрика хищно скрючился на спусковом крючке, и – хлоп! – пластиковую бутылку разнесло на блестящие ошмётки. Дубль первый, он же – последний. Сцена убийства. Снято!
Эрику чужая смерть увиделась так, как если бы на оранжевый блик окна села чёрная муха. Синяя рубаха горестно всплеснула рукавами, подалась в глубь комнаты и бесшумно осела вниз. Вместо эпитафии Эрик наградил жертву коротким смешком.
Всего несколько секунд понадобилось ему для того, чтобы перемахнуть через ограду на знакомую тропу. И когда он шагал по ней обратно, его мысли были очень далеко и от случайного дома, и от случайного трупа, оставшегося внутри.
Глава 12
СМЕРТЬ НЕ ПРИХОДИТ ОДНА
Громова пробудило мягкое, почти неслышное перемещение по комнате. Ещё не окончательно вынырнув из тягостного сна, он почувствовал, что где-то рядом находится Ксюха, и не ошибся. В ярко-синей хламиде девушка напоминала экзотическую бабочку или птицу. Она стояла к Громову спиной, но, уловив изменение его дыхания, доложила:
– Еда на столе. Саня ждёт внизу, чтобы составить вам компанию. Наверное, рассчитывает на пиво за свою лояльность. А я, наглая и неблагодарная девочка, взяла и перекусила сама. Изголодалась…
Сообщая последние известия, Ксюха бродила по комнате, мимолётно касаясь заинтересовавших её предметов. Пепельница в виде большеротой рыбины с отбитым хвостом. Старинная настольная лампа с эбонитовым корпусом – такие в сталинскую эпоху украшали столы комитетчиков и требовательно высвечивали перепуганные лица врагов народа. Бронзовый подсвечник с оплывшей свечой. Отковырнув кусочек воска, Ксюха приблизилась к допотопному телевизору с огромным бельмом экрана, за которым в неведомых электронных дебрях, возможно, ещё хранились образы давно усопших коммунистических вождей.
– Как в человеческой памяти, – сказала она, щёлкнув ногтем по экрану.
Громова поразило, что он сразу понял, о чем идёт речь, словно вдруг научился читать мысли этой девушки. И ещё он догадался, что теперь её внимание привлечёт древний барометр, навязчиво предвещающий бурю. Так и случилось. Ксюха склонилась над барометром, даже потрясла его немного, словно хотела изменить мрачный прогноз к лучшему.
– Он что, сломан? – спросила она разочарованно.
– Нет, – ответил Громов. – Просто он перенял хозяйский взгляд на окружающую действительность.
– А хозяин мизантроп?
– Убеждённый.
– Тогда пусть хозяин послушает… – Ксюха медленно обернулась и продекламировала:
– Верь, настанет день ясный, и печаль пройдёт вскоре. Станет нам с тобой ясно: горечь – это не горе… Нравится?
Это я сама сочинила. Саня меня выругал. Он сказал, что это дамская лирика, сентиментальная чушь. У него совсем другие стихи, мрачные. Чаще всего – про смерть.
