До падения ничком он успел выстрелить ровно три раза, как это и предписывалось инструкцией по проведению ближнего боя. В горизонтальном полете он ни разу не отвел глаз от развернутой наискось картонки, и ее троекратное подрагивание не ускользнуло от его внимания: он попал, попал, попал!
Реутов открыл огонь с секундным запозданием, «ПСМ» в его руке захлебывался торопливыми выстрелами, как охрипший от ярости пес.
Кка… кха… кха… кха…
Похоже, раздосадованный собственной оплошностью, полковник целился не столько в мишень, сколько в державшего ее противника. Это была инстинктивная реакция, но Хват тоже действовал инстинктивно, и это получалось у него значительно лучше.
Пули еще продолжали вгрызаться в усыпанную хвоей землю, на которую упал Хват, а он, кувыркнувшись через голову назад, уже сидел поодаль, ведя ответный огонь, озаряющий темноту почти непрерывными оранжевыми всполохами.
Кха-кха-кха-кха!
Патроны в его пистолете закончились чуть раньше, чем опустел магазин Реутова, и Хвату осталось лишь поднять картонный прямоугольник повыше, давая противнику возможность отвести душу напоследок. Всего две пули пронзили его мишень, и они были последними.
Голос Реутова в наступившей тишине прозвучал так, будто устами полковника спецназа говорил обиженный ребенок, неизвестно когда и как обзавевшийся мужским басом:
– Ты поддался! Ты специально держал мишень так, чтобы я попал!
– Ничего подобного, – возразил Хват, вставая. – Все было по-честному.
– Врешь. Сначала вертелся ужом, а в последний момент застыл, как истукан.
– Если бы я не сделал этого, вы бы меня самого продырявили по запарке.
Смущенно крякнув, Реутов сунул «ПСМ» за пояс и, разглядывая свою картонку, глухо спросил:
– Сколько раз я попал? Три? Четыре?
– Два, – не стал лукавить Хват. – Слишком долго пристреливались.
– Я не пристреливался, я мазал, – рявкнул Реутов, тыча пальцем в отверстия, оставленные пулями противника. – Ты проделал восемь дырок. Все по центру, кружкой накрыть можно. А я? – Он выхватил картонку из руки Хвата, взглянул на нее и отшвырнул в сторону, бормоча: – Позор, позор на мою седую голову!
– Рановато вам в старики записываться, товарищ полковник.
– Самое время, – отрезал Реутов, направляясь к костру.
Прежде чем последовать за ним, Хват подобрал обе мишени, мельком оглядел обе и заключил:
– Победителя нет. Мы оба убиты. Один двумя пулями, другой восемью. Какая разница?
– Утешаешь? – Реутов плюхнулся на землю и застыл в позе медитирующего йога.
– Констатирую факты.
– Фуякты!
– Сегодня повезло мне, завтра повезет вам. Судьба – индейка.
– Звездейка!
Хват швырнул мишени в пламя, положил «ПСМ» рядом с владельцем и, присев на корточки, сказал:
– Забудьте. Это была детская забава. Устройте мне настоящую тренировку. Объявите меня «куклой», и пусть ваши парни поработают со мной в полную силу.
– Рехнулся? – желчно осведомился Реутов. – Они тебя порвут, как Тузик грелку.
Хват задумался. Подобные тренировки, когда против бойцов выставляется настоящий пленник, готовый изо всех сил бороться за свою жизнь, всегда заканчиваются одинаково – смертельным исходом. Выстоять в рукопашной против спецназовцев невозможно, хотя «куклы» пытаются, яростно обороняясь выданными им топорами, ножами, кастетами, ломами. Когда Хват был курсантом, в качестве таких противников выставлялись осужденные на смертную казнь зэки, которым все равно терять нечего. Если по истечении двадцати секунд зэк оставался живым и был в состоянии назвать собственное имя, он мог рассчитывать на возвращение в свою одиночную камеру. Но таких на памяти Хвата не было, ни одного. Один-два удара, и грешная душа отправлялась туда, куда ей было предписано свыше. Курсантам не рассказывали, куда именно, а они и не спрашивали. Их единственным богом являлся инструктор, и только его заповеди имели значение.
В рукопашном бою с подобными головорезами Хват оказался бы в заведомо проигрышном положении. Он будет вынужден контролировать силу ударов, тогда как против него пойдут в ход все смертельные приемы, которых в запасе у спецназовцев вагон и маленькая тележка. Это все равно что стравливать бойцовских собак, челюсти одной из которых скованы намордником. Исход схватки известен заранее. Будь ты даже лучшим из лучших, продержись ты на ногах хоть целый час, но рано или поздно тебя достанут, используя свое преимущество. Если не убьют, то покалечат. А какой потом прок от сломанной «куклы»? Никакого.
– Можешь просто поспарринговать с моими орлами, – предложил Реутов, видя замешательство собеседника. – Это, знаешь ли, тоже не семечки на завалинке лузгать.
– Там, где я окажусь, тренировочных боев не предвидится, – сказал Хват. – Я слишком давно не был в настоящем деле. Хочу прийти в норму.
– А давай я тебя с разведчиками из «махры» сведу! – оживился Реутов. – В конце концов, тебе ведь не с нашими спецами состязаться, а с живыми людьми, из плоти и крови. Любой чечен в сравнении с разведчиком – тьфу, ноль без палочки. Выстоишь против них, значит, и в «Чехии» не пропадешь.
– Годится, – кивнул Хват.
– Командир разведроты мой кореш, – продолжал Реутов. – Я ему на ушко шепну, чтобы до смертоубийства дело не доводил, так что будь спок.
– Это лишнее. Время каждой схватки можно ограничить минутой, а работают пусть в полную силу. Иначе смысла нет в этой затее.
– Не дури. Разведчики тоже не лыком шиты. Могут уделать.
– Поглядим.
– Да что тут глядеть! – Едва успевший успокоиться Реутов опять повысил голос. – «Кукла» для того и существует, чтобы валить ее любыми способами. Это же будет неравный бой, как ты не понимаешь? Ты ведь, надеюсь, никого убивать не собираешься?
– Я всю свою сознательную жизнь на это надеюсь, – сказал Хват, глядя на дотлевающий костер.
В его зрачках плясали рубиновые огоньки.
Точно такие же отражались в глазах полковника. Может быть, именно поэтому он сказал:
– Вот что, гражданский человек. Перед тем как мы расстанемся, я оставлю тебе свои координаты. Останешься жив – свяжись со мной. Сдается мне, ты не прочь отечеству послужить, как служил когда-то. Окажу тебе любую поддержку, даю слово. Нужно будет поручиться за тебя – поручусь. – Реутов посопел немного, а потом добавил: – Короче, не исчезай. Понимаешь меня? Не исчезай, как бы оно там ни обернулось. Ни при каких обстоятельствах.
– Ни при каких обстоятельствах, – повторил Хват, поднимая глаза к звездному небу.
Выражение его лица было торжественным. Словно он клятву давал. В том, что намеревается жить ныне, присно и во веки веков.
Звезды, глядевшие на него свысока, печально перемигивались. Уж им-то было отлично известно, что никакого бессмертия не существует, хотя свет, который ты даришь людям, может гореть во мраке бесконечно долго. Все зависит от того, насколько ярок ты был при жизни, человек. Так говорили звезды тому, кто смотрел на них, обещая не исчезнуть ни при каких обстоятельствах.
