Но никто не приглядывался к одинокой мужской фигуре, облокотившейся на крышу салатной иномарки, остановившейся на обочине. Редкие машины проезжали мимо, и их водители не подозревали, что половина из них оценивается в качестве потенциальных мишеней.
Вскоре Толику надоело засекать время приближения каждого нового автомобиля, появляющегося из-за поворота. Его расчеты оказались верны. Он, как всегда, все предусмотрел правильно. Это было даже немного скучно – никогда ни в чем не ошибаться, не делать промахов и неверных ходов. Скучно, зато рационально. Толика всегда забавляли разные растрепанные личности, толкующие о смысле жизни как о чем-то запредельном, непостижимом. Весь смысл заключается в рациональности, она-то и является смыслом. Разумность – вот что это означает. Остальное – от лукавого.
По прикидкам Толика, он опередил Громова минут на двадцать. Это означало, что до их последней встречи в этом мире осталось совсем немного времени.
Не сводя глаз с дороги, Толик сунул руку в салон машины и прибавил звук радио. Громкая музыка – наивернейшее средство, чтобы ни о чем не тревожиться. Это отлично знают те, кто бродят по жизни с плеерами, напрямую подключенными через наушники к мозгам. В голове сплошное бум-бум-бум и никаких лишних мыслей. А Толику сейчас было необходимо как-то заглушить нарастающее беспокойство. Очередная юная радиослушательница, дозвонившаяся в студию, посопела в эфире, натужно помэкала, побэкала, передала привет своей наверняка такой же блеющей компании, после чего с явным облегчением… э… попросила поставить ей… э… песню ее обожаемой… э… Авроры.
Разродилась, слава тебе, господи!
Толик осуждающе покачал головой. Обладая хорошо подвешенным языком, он с трудом переносил чужое косноязычие. Ведь это так просто – говорить, так приятно! Слова и фразы находятся сами собой, речь льется свободно, а твои истинные мысли при этом скрыты надежно, как подводные камни на дне потока.
От своей последней беседы с Зубаном Толик получил истинное наслаждение. Когда в телефонной трубке прозвучал оглушительный треск, сменившийся сигналами отбоя, он представил себе, с каким тупым выражением лица читал шеф оставленное ему послание, и искренне веселился.
Если бы времени на подготовку взрыва у него было больше, он разнообразил бы свою шутку парочкой дополнительных эффектов. Например, можно было бы запрограммировать компьютер так, чтобы надпись про судьбу, которая находится в наших руках, на последней секунде сменилась надгробием Зубана с датами его рождения и смерти. Или чтобы перед взором обреченного на смерть промелькнули его детские и юношеские фотографии. «Да, – решил Толик, – пожалуй, это был бы самый лучший завершающий штрих». Не слишком помпезно, зато очень многозначительно. Как говорится, простенько, но со вкусом. Заказанная малолеткой песня благополучно приближалась к своему финалу, судя по тому, что ее рефрен повторялся уже пятый раз подряд. «Я потеряла голову, мой бой! – выводила неведомая Толику Аврора. – Но, видно, так начертано судьбой! Мы никогда не встретимся с тобой!..»
– Врешь ты все. – Толик длинно сплюнул в пыль у своих ног. – Ничего ты не теряла, дура безмозглая. Не было у тебя сроду ни головы, ни голоса.
Я потеряла голову, мой бой…
Толик уже не слышал этих стенаний. Зеленый джип вывернул на свою финишную прямую, отбрасывая боками и стеклами отражения утреннего солнца. Как и предполагалось, совершив поворот, автомобиль сразу начал наращивать скорость. Громов торопился.
– На тот свет, – прокомментировал Толик.
Ствол «беретты» в его руках описал замысловатую дугу: снизу вверх, потом сверху вниз. Запястье правой руки Толика легло на открытую дверцу. Пригнувшись так, чтобы глаза оказались на одном уровне с прицелом, он задержал дыхание.
Прежде чем его указательный палец задвигался на спусковом крючке, ему показалось, что джип вильнул в сторону, но это уже не имело значения. Пули, одна за другой, прошивали лобовое стекло стремительно приближающегося автомобиля, оставляя в нем аккуратные круглые дырочки диаметром 9 миллиметров. Из-за белесого окаймления в виде мельчайших трещин каждое отверстие походило на гнездовье паука.
Два часа спустя, когда прибывший на место происшествия следователь растопырил пальцы и приложил их к пулевым пробоинам в сложенном по кусочку стекле, они образовали пять точек невидимой окружности. При желании можно было бы вписать в нее звезду, и тогда отверстия пришлись бы точно на окончания ее лучей. Тем же вечером следователь, считавший себя неплохим стрелком, сжег в тире три десятка подотчетных патронов, но ему не удалось добиться подобного результата даже при стрельбе по неподвижной мишени, вывешенной на расстоянии тридцати метров. По пути домой он завернул в ближайший магазин и…
Впрочем, речь сейчас не о нем, а о «Лендровере» бутылочного цвета, который, ловя на ходу пули, потерял управление и, завалившись на два левых колеса, гулко ударился об ограждение.
Толик замер с открытым ртом и умолкшим пистолетом в руке. Пересчитывая бортом бетонные столбики, джип несся прямо на «Ситроен», а за рулем его никого не было. Следом, вздымая тучи пыли, волочился по земле отодравшийся кусок обшивки. Опомнившись, Толик бросился на другую сторону шоссе и чудом вынырнул из-под самого носа взвывшего клаксоном «Икаруса», мчавшегося с противоположной стороны.
В следующий момент джип грубо швырнуло на все четыре колеса, однако передние скаты тут же перекосило, унося неуправляемый автомобиль прочь с дороги. Он врезался в кусты так близко от «Ситроена», что едва не зацепил его бампером. Листву взметнуло, словно взрывом. Наперебой затрещали сучья.
Когда Толик, опасливо озирнувшись по сторонам, подбежал к обочине, джип все еще шумно рассекал заросли, катясь под откос. Один раз его перевернуло через крышу, после чего он благополучно заглох и замер, уткнувшись помятым капотом в ствол дерева.
Спускаться вниз не было никакого желания, да и необходимости тоже. Вираж, который заложил «Лендровер» напоследок, говорил сам за себя. Если Громов только смертельно ранен, то у него хватит сил и упрямства, чтобы дождаться своего убийцу, хотя ни на что другое он уже не годен. Если же Громов убит, – а в твердости своей руки Толик почти не сомневался, – то незачем было тратить время на разглядывание его трупа.
Толик постоял на обочине еще немного, жалея, что бензобак джипа находится вне досягаемости выстрела. Разверни его иначе, можно было бы устроить прощальный салют по бывшему товарищу майору, которому уже никогда не стать полковником. Но лазить по буеракам Толику не захотелось, так что пришлось обойтись без последних почестей.
Вскоре «Ситроен» вырулил с обочины и помчался дальше под ностальгическое скандирование четырехголосого хора: «Ви олл лив ин э йеллоу сабмарин, йеллоу сабмарин, йеллоу сабмарин…»
– Затонула давно ваша подводная лодка, господа ливерпульцы, – усмехнулся Толик, глядя прямо перед собой. – Еще в девяносто первом году была команда «спасайся, кто может». Лично я ее услышал. А если у кого-то патриотизм до сих пор в заднице играет, так я не виноват…
