– Вас желает видеть Маргарита Марковна, – буркнула Раиса.
– Жаль. А я уж думал, что мы пошалим немного. – Бондарь подмигнул. – Напоследок.
– Вы уже пошалили, Евгений Николаевич. Стыдно. Не ожидала от вас.
– Чего?
– Сами знаете. – Раиса бросила взгляд на видеокамеру под потолком и укоризненно покачала головой. – Теперь у вас будут неприятности.
– Надеюсь, что крупные, – сказал Бондарь, вставая.
Непроизвольное движение Раисиных челюстей закончилось тем, что зубочистка упала на пол.
– Не мелите вздор, – насупилась она.
– Это не вздор, – возразил Бондарь, обуваясь. – Я предпочитаю все крупное: неприятности, удачи, женщин. Интересно, сколько вы весите без одежды?
Раиса, наклонившаяся за зубочисткой, распрямилась так стремительно, словно ей вогнали иголку в зад.
– У вас был шанс узнать это, но вы его упустили, – заявила она, грозя Бондарю пальцем. – Сами виноваты.
– Если я и сожалею о чем-то, – заявил он, – то лишь о том, что мне не довелось насладиться вашими рубенсовскими формами.
– Рубенсовские формы? – насторожилась Раиса. – Что это такое?
– Гармоничное телосложение, – пояснил Бондарь. – Это когда у женщины такой массивный бюст, что сохранять равновесие ей удается лишь благодаря устойчивости, гм… нижней части.
– Странно. Мне еще никто не делал подобных комплиментов. Вы говорите обо мне так, будто я какая-то неваляшка. – Раиса внимательно осмотрела зубочистку, повертела ее в пальцах и спрятала в карман. – И все же мне будет жаль, если мы больше не увидимся. – Она с вызовом посмотрела на видеокамеру. – Не виновата же я в том, что кто-то вызывает у меня симпатию?
– Спасибо, – с чувством произнес Бондарь. – Моральная поддержка нужна мне сейчас, как никогда. Скажите, на дворе уже сооружают эшафот? Или меня просто обольют водой на морозе, как это сделали с генералом Карбышевым в Маутхаузене?
– Водой на морозе? – восхитилась направившаяся к выходу Раиса. – И чем это закончилось?
– Он превратился в ледяную статую, – ответил последовавший за ней Бондарь. – В недолговечный памятник самому себе.
Ему вдруг расхотелось зубоскалить. До сих пор он дурачился, чтобы заглушить отчаяние и тревогу, засевшие в груди, но упоминать Карбышева не стоило, ох, не стоило. Предчувствие беды стало таким сильным, что Бондарь прикусил язык.
На протяжении всего пути по коридорам сменявшие друг друга охранники не спускали с Бондаря глаз. Один постоянно маячил впереди, второй торчал сзади. Они действовали на нервы.
Шипение пневматического механизма распахнувшейся перед Раисой двери напоминало по звучанию змеиное. Повинуясь жесту, Бондарь переступил порог и очутился в просторном полукруглом помещении с иллюминаторами вместо окон. Дверь закрылась.
Две пары глаз уставились на вошедшего. Одна из них принадлежала мужчине средних лет, устремившему на Бондаря не только пристальный взгляд, но и дуло укороченного автомата. Мужчина стоял справа от двери, расположившись таким образом, чтобы в случае чего не зацепить пулей Маргариту Марковну. До него было метров пять. Расстояние, разделяющее Бондаря и хозяйку, было в два раза больше.
Сегодня в ее облике не наблюдалось ничего показушного или вызывающего. Затянутая в непроницаемо-черное трико, она походила не на Мэрилин Монро, а на немолодую гимнастку, отдыхающую в позе лотоса на бамбуковой циновке. На фоне белой стены фигура Морталюк казалась изящной и даже хрупкой.
– Вы сильно похудели, – заметил Бондарь.
– Сядь на пол, – скомандовал охранник. – Ноги подогни под себя, руки положи на колени.
– Будем медитировать?
– Молиться перед смертью! Сядь, тебе говорят.
– Потише, Марк, – подала голос Морталюк. – У меня раскалывается голова. Евгений Николаевич и без крика выполнит все, что от него требуется. Он очень рассудительный и выдержанный человек, настоящий профессионал. Я правильно тебя охарактеризовала, дружок?
– Не совсем, – возразил усевшийся на пол Бондарь. – Выдержки мне порой не хватает. Это всегда мешало моей карьере.
– Не беда. – Улыбка тронула почти бесцветные губы Морталюк. – О карьере можешь больше не волноваться. Она закончена.
– Я постоянно помню об этом. С того самого дня, когда подал рапорт об отставке.
– Судя по твоему повышенному интересу к моим делам, никакой отставки не было.
– Если бы не этот истукан с автоматом, – сказал Бондарь, покосившись на охранника, – я бы объяснил причины своего интереса.
– Ты не в том положении, чтобы ставить условия, – прищурилась Морталюк, вставляя сигарету в мундштук.
– Положение как положение. Ноги подогнуты, руки на коленях. Самая подходящая поза для того, чтобы прикончить меня выстрелом в затылок.
– Разве ты этого не заслужил?
– Чем? – искренне удивился Бондарь.
– Ну ты даешь, парень! – возмутился Марк за его спиной. – Не знаешь, за что тебе причитается пуля?
– Оставь нас, – распорядилась Морталюк. – Я хочу побеседовать с Бондарем с глазу на глаз.
– Но Маргарита Марковна…
– Успокойся. Евгений Николаевич дает слово, что останется сидеть на месте и не попытается причинить мне вреда. Так, дружок? – Когда охранник, что-то бурча себе под нос, подчинился приказу, Морталюк прикурила, не отрывая взгляда от Бондаря, и повторила вопрос: – Так?
– Почти, – сказал он, помимо воли восхищаясь отвагой сидящей напротив женщины. – За исключением того, что я вам не дружок.
– Ты уже говорил это.
– Вынужден повториться.
– В этом нет необходимости, – отрезала Морталюк. – Я буду называть тебя так, как мне вздумается. Хоть даже генералом Карбышевым, о котором ты рассказывал Раисе. Ты подал мне хорошую идею. – В направлении Бондаря потянулась голубоватая струйка ароматного дыма. – Карбышев, он реальный герой или вымышленный?
– Реальный.
– Я так и думала. Но хватит о нем. Вряд ли я ошибусь, если предположу, что тебя, дружок, – мундштук прицелился в грудь Бондаря, – гораздо сильнее занимает твоя собственная судьба.
– Не только, – возразил он. – Твоя судьба мне тоже не безразлична, Марго.
– О! – надменно шевельнула бровями Морталюк. – Полагаешь, это подходящий момент фамильярничать с женщиной, которую ты предал?
Прежде чем ответить, Бондарь запустил руку в карман и закурил. Потом не спеша, затянулся, выпуская дым через ноздри. Наконец заговорил ровным, лишенным каких бы то ни было эмоций тоном.
На протяжении его речи Морталюк тоже сохраняла невозмутимость; только блеск глаз выдавал живейшее внимание, с которым она выслушала каждую адресованную ей фразу. Когда Бондарь закончил и, ставя точку, потушил окурок об подошву, Морталюк с сомнением покачала головой:
