– Привет, – сказала ему Ирина, сидящая на кровати со скрещенными ногами. – Простудился?
– Нет, гм-гм. – Бондарь переложил букет из руки в руку. – Все в порядке.
– Приятно слышать, – кивнула она, не отрывая глаз от разложенных поверх простыни карт. – А я вот гадаю. Неизменно выпадает «дальняя дорога».
– Я действительно уезжаю, – хрипло произнес Бондарь. – Завтра утром. На рассвете.
Ирина подняла взгляд. Одеяло, наброшенное на манер чапаевской бурки, придавало ее облику что-то комическое и трогательное одновременно. Однако улыбаться Бондарю не хотелось. Особенно после того, как он услышал спокойное:
– Я тоже уезжаю.
– Куда? – опешил Бондарь.
– Не знаю. – Пожав плечами, Ирина поспешила поправить сползшее одеяло. – Карты этого не говорят. Просто предсказывают дальнюю дорогу. В ближайшем будущем.
– Ты веришь картам?
– Чему-то же надо верить…
Фраза была преисполнена горечи.
– Я принес тебе цветы, – брякнул Бондарь, держа гладиолусы в вытянутой руке.
Букет не заслонил его от нового упрека.
– Как в плохом анекдоте, – сказала Ирина. – Или пошлом фильме про неверного мужа. Нет, вру. – Она тряхнула волосами. – Ты мне не муж, я тебе не жена. Действительно, почему бы не обмениваться маленькими знаками внимания после проведенных порознь ночей? Так и следует поступать любящим людям. – Ирина взялась тасовать карты, которые то и дело рассыпались по кровати. – Очень красивые гладиолусы, очень. Они так идут к твоему новому костюму. Ты прямо как денди лондонский одет, Женя. Всегда приходи по утрам с цветами, всегда. Но не с гладиолусами.
– Почему? – осведомился Бондарь, чувство вины в котором мало-помалу сменялось закипающим раздражением.
– У них слабый аромат, – пояснила Ирина, раскладывая карты. – Запах чужих духов нужно перебивать душистыми-предушистыми розами. Не было роз, Женя?
– Нет. Чего не было, того не было.
– Жаль.
– Ага, жаль. Но это дело поправимое.
Волоча ноги по полу, будто они были обуты в тяжеленные ковбойские сапоги со шпорами, Бондарь подошел к окну, открыл форточку и выбросил цветы на улицу. Сунул в зубы сигарету. Закурил. Сказал, разгоняя дым рукой:
– Еще я принес денег. Много. Их тоже вышвырнуть?
– Ни в коем случае, – возразила Ирина, снова и снова тасуя непослушную колоду. – Ты ведь заработал их честным трудом. Хорошую хозяйку ты себе выбрал, молодец. Она о тебе заботится, сразу видно. Деньги, костюм, портсигар… И новый шрам.
– Царапина, – буркнул Бондарь.
Ирина грустно посмотрела на него. Ее большие миндалевидные глаза были влажными от природы, но сегодня в них угадывался другой блеск – от слез.
– Что в следующий раз? – спросила она. – Вывих? Перелом? Огнестрельное ранение? Ты уходишь, а я остаюсь одна и рисую себе картины, одна страшнее другой. – Она поплотнее закуталась в одеяло. – Царапина, говоришь? Чем ее сделали? Ножом?
– Клянусь тебе, нет. Никаких ножей. – Бондарь положил руку на сердце. Как бы он хотел, чтобы все остальное, сказанное им сегодня, тоже было правдой.
– Осколок стекла? – продолжала допрос Ирина. – Ты попал в аварию?
– Да нет же, нет. Случайный порез. – Бондарь сел на кровать, постаравшись вложить в адресованную Ирине улыбку как можно больше беспечности. – Такое может случиться с каждым.
Она покачала головой:
– Не с каждым. С тобой.
– Ну хватит, хватит, – пробормотал он, прижимая ее к груди. – Не надо делать из этого трагедии.
– Ты мог бы позвонить, Женя, – тихо сказала Ирина. – Просто позвонить, но ты не позвонил. Не знаю, как для кого, а для меня это больно.
– Ты плачешь? – тоскливо спросил Бондарь.
– Сдерживаюсь. Плакать нельзя – тушь потечет. Я сидела и ждала тебя с накрашенными глазами, как последняя дура. Сначала просто ждала. – Ирина перешла на еле слышный шепот. – Потом думала о том, что с тобой случилось, в какую передрягу ты опять попал. Глупо, да? Зачем переживать о человеке, который совершенно не беспокоится обо мне? Нужно было лечь спать и ни о чем не думать. Впредь я так и буду поступать, – пообещала Ирина, делая безуспешные попытки высвободиться из объятий Бондаря. – Никаких переживаний, никаких расспросов. Что они дают? Ровным счетом ничего… Отпусти!
– Ты уверена, что хочешь этого?
– Уверена, Женя.
– Пожалуйста.
Бондарь убрал руки, разделся и мгновенно уснул, сраженный усталостью, как выстрелом в упор.
* * *
День, ночь – сутки прочь.
Зимнее утро застыло в раме кухонного окна, подобно полотну неизвестного художника, терзаемого похмельем. Этюд в черно-белых тонах. Желтые пятна светящихся в соседних домах окон были не в состоянии оживить картину.
Кофе обжигал губы. Сигаретный дым стелился над столом туманной пеленой. Чашки, которые попеременно подносили к губам Ирина и Бондарь, тихо звякали, возвращаясь на блюдца. В Иринином блюдце собралась коричневая лужица пролитого кофе.
– Руки дрожат, – пожаловалась она. – Мы еще никогда не расставались так надолго.
– Пройдет, – пообещал Бондарь. – Привыкнешь.
– Никогда не привыкну.
Взгляд Ирины, устремленный в предрассветную мглу, был рассеян. Бондарь смотрел туда же прищурившись, словно выискивал за окном невидимую мишень.
– Мы с тобой как в поезде едем, – сказала Ирина. – Последние километры перед станцией, на которой один сойдет, а другой продолжит путь один… Сказал бы что-нибудь на прощание.
– Что? – встрепенулся Бондарь.
– Например, что вернешься.
– Я вернусь.
– Что будешь вспоминать обо мне.
– Буду вспоминать.
– А еще скажи, что ты меня любишь, – потребовала Ирина. – Времени остается все меньше, не молчи.
– Я тебя люблю, – сказал Бондарь. – А насчет времени ты ошибаешься. У нас его навалом.
– Можно подумать, что поезд идет по кругу. Закольцованный маршрут? Я хотела бы, чтоб так оно и было. Чтобы мы с тобой никогда не расставались. Ехали бы и ехали. Вдвоем.
– Так не бывает, – возразил Бондарь, туша сигарету в пепельнице. – Никто и никогда не позволит людям провести жизнь в отдельном купе, изолированном от остального мира.
– Но если мы все равно движемся от начала к концу, то почему бы ехать не в общем вагоне, а в спальном?
– Э, милая моя… Жизнь нельзя провести в спячке, запомни. Всегда есть способ встряхнуть задремавших. От нас ждут действий, неважно каких. Тех, кто решил отсидеться в спальном вагоне, ожидает крушение. Дрейфующих по течению подстерегает водоворот. Придется как-то реагировать на происходящее.
