Тогда эта идея показалось ему блестящей. Он давно прибегал к
такому анонимному способу сообщать своему другу важную информацию, при котором
обнаружить как ее источник, так и посредника было практически невозможно. Если,
конечно, исключить возможность слежки со стороны человека, которому все про
тебя известно. Такого, как Софи Чампьон.
Гнетущее чувство, не покидавшее его с момента встречи с
Бэзилом, теперь многократно усилилось. Все, во что он верил, все, что полагал
истиной, рассыпалось в прах. Криспин был в ярости на себя самого за то, что
оказался таким глупцом. Он вспомнил, что первым его ощущением, когда он увидел
Софи в «Единороге» — несмотря на смешные усы, — было то, что она
производит впечатление профессионала. Он тогда еще удивился, что ему удалось
так быстро раскрыть ее. Теперь он не сомневался, что она не просто профессионал,
а профессионал одного с ним класса.
— Суд вызывает Берта Ноджина. — Голос пристава
отвлек Криспина от размышлений. Это имя также было ему незнакомо, но он сразу
же узнал толстого констебля из конторы Ричарда Тоттла. Он и несколько его
напарников подтвердили, что застали Криспина в кабинете Ричарда Тоттла на
следующий день после убийства, когда тот рылся в бумагах покойного. Ему удалось
скрыться лишь потому, что он взял в заложницы девушку и пригрозил убить ее,
если его попытаются задержать. Для Криспина это было неожиданной новостью, и он
мысленно похвалил того, кто придумал такой правдоподобный ход. Но тут он
получил настоящий смертельный удар от новой свидетельницы, леди Долорес Артли.
— Дон Альфонсо, то, что вы согласились предстать перед
судом вместо своего господина, делает вам честь, — успела она шепнуть
Криспину, проходя к отведенному для свидетелей креслу. — Не волнуйтесь, я
не выдам вашей тайны, — подмигнула она ему заговорщицки.
Криспин растерялся, не зная, как реагировать на такое щедрое
проявление поддержки, но момент уже был упущен.
— Леди Артли, — начал допрос адвокат Фокс, —
скажите суду, что вы заметили во время вашей встречи с лордом Сандалом три дня
назад.
— Прежде всего я заметила, что у его светлости такие
изысканные манеры. И еще…
— Прошу вас, сведите свой рассказ к тому интересному
факту, о котором мы с вами говорили вчера, — жалобно взмолился адвокат.
— Хорошо, — отозвалась леди Артли, недовольная
тем, что ее так грубо перебили. — Я просто хотела рассказать суду, каков
лорд Сандал на самом деле. Не стоит судить его таким, каким он предстал
здесь. — Она снова подмигнула Криспину.
— Что вы видели? — вернул ее в русло свидетельских
показаний адвокат Фокс, подергав себя за бакенбарды.
— Да. Несколько раз за время нашей беседы у лорда
Сандала случались приступы кашля. Я забеспокоилась и спросила, в чем причина
его недомогания. А он ответил, что простыл, потому что попал под сильный дождь
и промок до нитки.
— Вы помните, в какой именно день незадолго до этой
встречи шел сильный дождь?
— Помню абсолютно точно. В тот вечер у леди Куинси
состоялся концерт, а мое платье, такое великолепное платье, оказалось полностью
испорченным. Оно было просто уничтожено.
— Да, но за сколько дней до встречи с лордом Сандалом
это произошло? — нетерпеливо спросил адвокат.
— За три дня.
— Так. Как раз в ту ночь был убит Ричард Тоттл. Это
доказывает… — адвокат повернулся к присяжным, — что лорд Сандал не
находился дома в ночь убийства. Прошу вас сделать соответствующие выводы.
Криспин задумался о том, какой смысл вкладывает адвокат Фокс
в слово «доказывает». Следуя его логике, любой человек, промокший под дождем,
может считаться виновным, а простуда приравнивается к смертному приговору.
Криспин размышлял над тем, сколько еще подобных показаний потребуется, чтобы
признать его виновным, как вдруг в зал ввели очередную свидетельницу.
— Мисс Салли Танке, — объявил пристав и усадил в
кресло десятилетнюю горничную Суитсона.
Криспин решил, что это показание будет в его пользу.
— Прошу вас, расскажите суду, как вы получили пять
золотых, — обратился к ней адвокат Фокс.
— Он дал мне их, — без колебания ответила девочка
и показала пальцем на Криспина.
— За что?
— Не волнуйтесь, сэр. Я не допущу, чтобы ваши золотые
превратились в пепел, — обратилась она сначала к Криспину и только затем к
адвокату. — Я скажу правду. Он дал мне их. А моего хозяина убила женщина в
голубом платье. Из тафты, — добавила Салли и широко улыбнулась Криспину,
словно оказала ему огромную услугу.
— Вы видели, кто на самом деле убил вашего хозяина?
— Да, сэр, видела.
— Вы можете сообщить суду, кто это был?
— Леди в платье из голубой тафты, сэр. Так велел мне
сказать джентльмен.
— А если оставить в покое джентльмена, то кого вы на
самом деле видели?
— Женщину в голубом платье, — упрямо повторила
Салли. — Я ничего другого не скажу. Ради этого джентльмена.
В этот момент Криспин поклялся не иметь дела с женщинами вне
зависимости от их возраста и социального положения до конца жизни. А судя по
торжествующему выражению лица адвоката Фокса, конец этот должен был наступить
скоро.
Софи проснулась, когда колокола на соборе Святого Павла
пробили одиннадцать раз. Голова у нее была тяжелая, веки распухли от слез, а в
горле саднило оттого, что всю ночь напролет она осыпала себя проклятиями и
упреками. Ей не хотелось открывать глаза, не хотелось просыпаться, чтобы снова
столкнуться с очевидной реальностью, которую открыла ей Констанция, —
Криспин предал ее и хотел оклеветать, а короткая кипучая сцена, разыгранная в
Сандал-Холле, не более чем сон.
Больше всего на свете Софи хотелось бы не знать правды. Если
бы дело было только в том, что Криспин любит кого-то еще, она смогла бы это
понять и продолжать жить дальше, хотя и с глубокой раной в сердце. Но то, что
Констанция повторила те слова, которые Криспин говорил ей в минуты страсти,
было слишком болезненно. Как она могла после этого сомневаться, что все было
фальшью?
Софи хотелось вырвать у себя сердце, причинявшее невыносимые
страдания. Софи обвиняла Криспина в том, что она полюбила его. Он вернул ей
веру в себя, способность испытывать чувства, забытые ею на целых одиннадцать
лет, со времени ужасного ночного кошмара. Но, доверившись Криспину, она предала
и себя, и, что еще хуже, человека, которому была обязана в жизни всем, — лорда
Гросгрейна.
Спокойная и удобная жизнь в родительском доме была плохой
подготовкой к той борьбе за выживание, которую ей пришлось вести после пожара и
побега с чердака, где ее держали пленницей. Оборванная, голодная, испуганная и
полубезумная, она спряталась в лесу, а потом решила бежать как можно дальше от
того ужасного места, пробираясь по дорогам только ночами, чтобы никто ее не
видел, запутывая следы, чтобы сбить с толку преследователей. Она долго пробыла
в полном одиночестве, от отчаяния даже приручив гусеницу, которую носила в
кармане и которая стала ее единственным собеседником. На четырнадцатый день
бегства — через три дня после того, как она ела в последний раз, и через неделю
после последней встречи с людьми, — на четырнадцатый день страха и одиночества,
когда она уже готова была потерять всякую надежду на спасение, Софи услышала
крики, доносившиеся со стороны реки, вдоль которой она шла.
