Криспин вынужден был признать, что его поведение было
недостойно, несправедливо и бестактно. Разумеется, она что-то скрывает от него,
утаивает правду об отношениях с крестным, но это не повод, чтобы так грубо
вести себя с ней. В глубине души Криспин понимал, что она лжет прежде всего
самой себе. А он сказал, что ему все равно, что с ней.
Многие люди лгали ему в его бытность Фениксом, и он ни разу
не вышел из себя, не сорвался, сохраняя хладнокровие Криспин на собственном
опыте знал, что ложь легче всего раскрыть, когда лгун убежден, что ему верят.
Он осуждал свое поведение при последней встрече с Софи, зная, что так ничего не
добьется. Он вдруг потерял способность мыслить здраво, и это раздражало его
больше всего. Он досадовал на то, что, не зная правды об отношениях Софи со
своим крестным, он не смог ни смириться с грязными слухами, ни отторгнуть их от
себя. Софи была права: все это действительно не имеет отношения к его
расследованию. Интересы Феникса никоим образом не были связаны со знанием
истинных отношений между Софи Чампьон и Милтоном Гросгрейном. Криспин неустанно
повторял себе, что ему следует прежде всего озаботиться интересами Феникса, а
не графа Сандала.
Криспин уже направился было с визитом к кондитеру Суитсону,
уверив себя, что действует в интересах Феникса, а не себя лично, когда ему в
голову пришла счастливая мысль немедленно извиниться перед Софи, что пойдет на
благо и Фениксу, и графу Сандалу. Таким образом он сможет вернуть ее утраченное
доверие и получить ответы на оставшиеся незаданными вопросы. И еще перестанет
наконец чувствовать себя законченным хамом. Криспином руководило вовсе не
желание как можно скорее услышать голос Софи, когда он развернул Фортуну и
пустил ее галопом к дому, а потребность вернуть себе внутреннее спокойствие. Он
собирался уже взбежать по лестнице наверх, как вдруг налетел на невозмутимого
Терстона.
— Ваша светлость, — докладывал слуга, пока Криспин
снимал мокрый плащ, — у меня есть сообщение для вас от их сиятельств,
ваших тетушек.
— Тетушки теперь решили надоедать мне своими лекциями
через тебя? — угрюмо поинтересовался Криспин.
— Нет, милорд, они лишь просили меня выяснить, откуда
вчера ночью раздавался такой странный смех. Они решили, что так может смеяться
только сумасшедший, и хотят быть уверенными, что вы не прячете в доме
какого-нибудь безумца. Ваш отец, покойный Хьюго, никогда не стал бы держать в
доме умалишенного — это они просили передать вам.
Напоминание о безудержном хохоте Софи, который так неверно
истолковали тетушки, развеселило Криспина.
— Надеюсь, ты подтвердил, что я действительно прячу в
доме сумасшедшую женщину? — спросил он.
— Да, милорд. Но они, похоже, мне не поверили.
— Жаль. Кстати, а как поживает эта сумасшедшая?
— Не могу знать, милорд. Я не видел ее последние
несколько часов. Она не притронулась ни к обеду, ни к ужину.
— Она ничего не ела? Странно. — Криспин решил, что
она всерьез расстроена, если даже отказалась от еды.
— Она попросила меня отправить письмо в
«Курятник», — продолжал Терстон. — Я подготовил его копию для вас,
равно как и запись ее беседы с леди Артли.
— Что-нибудь интересное?
— Не думаю, милорд. Ответа на письмо не было. Заходил мистер
Пикеринг, чтобы засвидетельствовать свое почтение мисс Чампьон.
— Хитрец Лоуренс, ну и хитрец, — покачал головой
Криспин. — И как она приняла его?
— Он не входил к ней, милорд. И вскоре ушел — мне
показалось, что ему не хотелось встречаться с их светлостями. Может быть, вы
сообщите мисс Чампьон, что он приходил? Когда я в последний раз заглядывал в
библиотеку, ее там не было.
— Хорошо, — кивнул Криспин и стал подниматься по
лестнице, но вдруг обернулся к слуге. — Вы пользуетесь одеколоном,
Терстон? — спросил он, принюхиваясь.
— Гвоздичным маслом, сэр, — ответил Терстон.
Криспин готов был поклясться, что впервые за все время их знакомства увидел,
как его слуга покраснел. — Этот запах считается приятным и освежающим,
сэр.
— Безусловно. Доброй ночи, Терстон.
Последние слова Криспин бросил уже через плечо торопясь
вверх по лестнице. Ему и в голову не приходило, что Софи может уйти из дома —
деваться ей некуда, да и мимо Терстона проскользнуть незамеченной довольно
трудно, — однако теперь он подумал, что напрасно был так уверен в этом.
Опасения Криспина оправдались. Несколько часов назад Софи
действительно ухитрилась незаметно выбраться из Сандал-Холла. Она отошла уже на
приличное расстояние от дома, но потом вдруг передумала и вернулась в покои
Криспина.
Ворон Грип вывел ее из оцепенения, пробудившись от спячки
спустя пару часов после ухода Криспина. Он закачался на жердочке, хлопая
крыльями, и стал кричать «меренги, меренги, меренги». Софи вздрогнула и
очнулась, решив, что птица проголодалась. Но когда Грип отказался от
предложенного ужина, который и сама Софи оставила нетронутым, ее неожиданно
осенило: он повторяет слово, услышанное во время ее беседы с леди Артли. И это
было не просто слово, а тот ключ, который Софи искала и не могла найти.
Конечно! Меренги.
Не теряя времени, она написала письмо Октавии и отправила
его в «Курятник» через Терстона. Досадно, что она сама не имела возможности
пойти туда, но возле ее дома констебли наверняка устроили засаду. Даже дон
Альфонсо вряд ли сможет миновать ее. Так что Софи решила дождаться ответа от
Октавии, а затем уйти из дома до прихода Криспина.
Но когда ответа ни через час, ни через два не последовало,
она поняла, что придется обойтись без него. Убедившись, что ее накладные усы на
месте, она прихватила с собой несколько свечей и трутницу и выбралась из
библиотеки через узкий потайной ход, который обнаружила ранее. Он был
полуразрушен, но достаточно широк, и через несколько минут Софи оказалась на
Стрэнде, на безопасном расстоянии от дома.
Здесь она приняла окончательное решение. На память ей пришли
слова Криспина, не те жестокие и равнодушные, которые глубоко обидели ее, а
другие, сказанные чуть раньше. «Я единственный человек, который может помочь
вам, раскрыв тайну убийства». Софи отчасти признавала справедливость этих слов.
Но все же она не собиралась полностью возлагать расследование на Криспина, как
он того хотел. Она могла воспользоваться его помощью, вернее, сведениями,
которыми он располагал, чтобы самостоятельно найти убийцу крестного. Несмотря
на все отвратительные качества его характера, нельзя было не признать, что
Криспин обладал важной для нее информацией. Значит, следует дождаться его,
выведать то, что ему известно, а затем уйти.
Решение вернуться было продиктовано логикой, основанной на
необходимости восстановить справедливость. Никакого отношения к желанию увидеть
графа Сандала оно не имело. Зачем ей видеться с человеком, который так жестоко
обошелся с ней? Конечно, он может доставить ей невероятное наслаждение, дать
почувствовать себя красивой и желанной, но только для того, чтобы в следующую
минуту растоптать и уничтожить. Софи все еще была смущена тем, что произошло
между ними ночью, смущена своими чувствами и желаниями, его добротой и открытостью,
с которыми так не вязалось жестокое равнодушие его слов. «Мне все равно, что с
вами будет». Эти слова эхом отозвались у нее в ушах, доставляя мучительную
боль, причину которой она вдруг поняла. Дело в том, что она не могла бы
ответить ему тем же.
