Софи заставила себя не искать причины ее стремления
докопаться до правды о его гибели: во внутренней душевной пустоте или в
разумном желании узнать истину — в любом случае это расстраивало ее, она
глотала слезы, не давая им выступить, и до боли кусала губы. Она хотела
выяснить, что побудило надежную и спокойную лошадь ее крестного вдруг понести
на самой оживленной лондонской улице и сбросить его, прекрасного наездника, так
что он ударился головой о камни мостовой и в одночасье умер. Однако теперь,
когда Ричард Тоттл был мертв, никаких шансов узнать правду у Софи не
оставалось.
А этот раздражающий ее собеседник, чьи восхитительные мышцы
при каждом его движении отчетливо проступали сквозь лосины, угрожал ей
разоблачением и намеренно привел в курительную комнату, чтобы подвергнуть
допросу. Но Софи Чампьон была не из тех, кого легко запугать.
— Теперь моя очередь задавать вопросы, — заявила
она вызывающе. — Почему вы настояли на том, чтобы я пришла сюда? Что вы
надеялись узнать? На кого вы работаете? Почему вы все время спрашиваете, что
Ричард Тоттл дал мне?
Аксиома мужского общения заключается в том, что гораздо
больше информации можно получить от человека, не выслушивая ответы на свои
вопросы, а предоставляя возможность ему самому задавать вопросы. Софи всерьез
не напугали и даже не смутили угрозы незнакомца, которые, казалось, были
направлены лишь на то, чтобы вывести ее из состояния душевного равновесия.
Поэтому когда он замолчал, она позволила себе немного расслабиться.
Явно побуждая Софи вернуть бумагу, которую она, по его
мнению, украла из кармана камзола уже мертвого Ричарда Тоттла, незнакомец
применил дьявольски коварную тактику. Он намеревался подвергнуть ее сложному,
запутанному допросу, чтобы выявить наиболее уязвимые места в ее обороне и
заставить поддаться силе или хитрости, как вдруг сам был обескуражен потоком ее
вопросов.
— Я не могу вам ответить, — с лицемерной
полуулыбкой ответил он.
Софи мысленно окрестила его чванливой гусеницей, заметив,
как насмешливо искривились его губы. Она привыкла доверять своему внутреннему
чутью, которое теперь предупреждало ее, что в этой полуулыбке таится нечто
большее, чем желание отделаться от ответа на ее вопросы, нечто гораздо более
опасное и злокозненное. И еще внутреннее чутье подсказывало ей, что следует как
можно скорее выбираться из этой комнаты.
Однако о том, чтобы просто так уйти и позволить этому
въедливому жуку думать, будто он запугал ее, не могло быть и речи. От одной
этой мысли все разумные доводы внутреннего голоса меркли.
— Я вас не боюсь, — смело заявила Софи, положив
руку на эфес кинжала у талии и по-мужски расставив ноги для устойчивости.
— Вам не меня следует бояться, дон Альфонсо. Я уже
говорил, что я лишь посыльный, — с той же усмешкой ответил он.
— На кого вы работаете?
— Не могу сказать, — пожал он плечами.
Ее волнение превратилось в ненависть. У Софи не было ни
времени, ни сил, чтобы обмениваться уклончивыми вопросами и ответами с этим
клещом. Игра, которую они вели, казалась ей бессмысленной, кожа под усами
зудела как никогда, крестный был мертв, к тому же, разрываясь между скорбью и
необходимостью провести расследование, она уже три дня не имела возможности
нормально поесть и выспаться. Поэтому больше всего ей сейчас хотелось вызвать
незнакомца на дуэль и в то же время поскорее вернуться домой, чтобы съесть
дюжину апельсиновых пирожных с медовой начинкой.
Но стоило ей снова увидеть его отвратительную усмешку, как
выбор был сделан. Подбоченясь с самым заносчивым видом, на какой был способен
дон Альфонсо, Софи заявила:
— Я очень занятой человек и не имею обыкновения тратить
время на пустую болтовню с посыльными. Вы позволили себе запятнать имя дона
Альфонсо дель Форест эль-Кармен обвинением в убийстве, и я требую сатисфакции.
Либо принесите свои извинения, либо защищайтесь.
— Боюсь, что мне придется отклонить оба предложения, в
особенности вызов, — покачал головой незнакомец. — Сказать по чести,
вы слишком коварный противник для меня. Та легкость, с какой вы меняете облик,
выговор и все прочее… Я не осмеливаюсь встать против вас к барьеру. Кроме
того, — спокойно продолжал он, наблюдая, как ее лицо от ярости покрывается
красными пятнами, — должен признаться, что я проиграл в нашем с вами
диалоге. Похоже, мне пришло время откланяться. Но прежде чем уйти, я хотел бы
предупредить вас о том, что собираюсь сообщить властям о смерти Ричарда Тоттла.
— Это угроза? Вы намерены впутать меня в это дело?
— Напротив, — покачал он головой. — Я вас
предупреждаю, чтобы дать вам возможность скрыться. Мне бы не хотелось, чтобы вы
дали показания властям прежде, чем во всем сознаетесь мне.
— А что, если я останусь и захочу оказать помощь
констеблям?
— Тогда боюсь, что в следующий раз я смогу увидеть вас
только на виселице. Действительно, дон Альфонсо, на вашем месте я бы сначала
поговорил со мной и только потом с властями. Кстати, у вас замечательные туфли.
От Брукера? — словно невзначай поинтересовался он.
— Простите?
— Я спрашиваю, туфли от Брукера? Вы у него их
заказывали?
— Да, — стиснув зубы от злости, ответила она.
Софи с трудом сдерживала себя. Брукер считался самым известным
и дорогим обувщиком в Лондоне, однако это не имело никакого отношения к их
разговору. Этот негодяй не принимал ее всерьез, хотя только что довольно
отчетливо обрисовал ее перспективу: сотрудничать с властями и быть повешенной в
течение двух дней или довериться ему и в таком случае, судя по всему, быть
повешенной в течение двух недель. И вдруг ее осенило:
— Боюсь, сеньор, что дон Альфонсо уже сегодня вечером
навсегда покинет пределы Англии.
— Дон Альфонсо — может быть, — беспечно пожал
плечами ее собеседник. — Но тот, кто купил эти туфли у Брукера, —
вряд ли. Стоит только спросить, кому он сшил красные туфли для верховой езды в
испанском стиле с бархатным верхом, как найти вас не составит никакого труда.
Казалось, она была готова испепелить взглядом своего врага,
но хладнокровие ее тона поразило его.
— На вашем месте, сеньор, я не стал бы слепо доверяться
моим словам. Уверяю вас, что эти туфли шил не Брукер.
И снова эта дьявольская усмешка. Незнакомец, без сомнения,
получал массу удовольствия от диалога.
— По-моему, я уже говорил о том, что считаю вас очень
изощренным лжецом, — сказал он, направляясь к двери, и вдруг обернулся к
Софи. — Я провел сегодня весьма приятный и занимательный вечер, дон
Альфонсо, и, прощаясь с вами, тешу себя надеждой, что мы с вами скоро снова
увидимся. Готов жить предвкушением этого удовольствия, — заключил он с
глубоким поклоном.
— Удовольствия? — переспросила Софи таким тоном,
словно это слово жгло ей язык. Она не могла припомнить более неприятного
времяпрепровождения за много-много лет. Была бы ее воля, она никогда больше не
встретилась бы с этим тщеславным, ужасным, пустым, раздражающим,
легкомысленным, коварным, красивым, двуличным, изощренным, низким типом.
