Криспин потерял контроль над собой. Он упивался стоном,
сорвавшимся с ее губ, открытых для чувственного исследования, трепещущих в
ответ, соблазнительно приоткрытых настолько, чтобы его язык мог проникнуть
внутрь. Криспин в жизни не слышал звука восхитительнее, оглушенный им, он по
капле впитывал аромат ее тела, сладкий сок ее губ и языка. Они соприкоснулись
кончиками языков, и ей передался жар его возбужденного тела. Софи жаждала
ощутить его не только языком, но и всем телом, которое изнемогало от то и дело
набегающих раскаленных волн страсти, наполняющей ее, приближающей к оргазму.
Она никогда раньше никого так не целовала, и ей не хотелось, чтобы этот поцелуй
закончился. Прижавшись к Криспину всем телом, она теребила пальцами его густую
шевелюру, требуя больше и больше нежности, побуждая его осыпать ее все более
страстными поцелуями.
Руки Софи скользнули по его щекам к шее, отчего у Криспина
закружилась голова и перехватило дыхание. Должно быть, она действительно
обладает чарами сирены, если производит на него такое действие, что его
прекрасно натренированное, спокойно воспринимающее женскую ласку тело стало
совершенно неуправляемым. Он думал сейчас лишь об одном — как бы поскорее
убраться с этого скотного двора, сорвать с нее платье и ощутить наконец жар ее
обнаженных бедер, вкус каждого уголка ее тела, узнать, как быстро он сможет
заставить ее не закрывать глаза, какова она в момент оргазма, как звучит его
имя в ее устах, какие перемены привнесет она в его жизнь. И вдруг Криспин
отпрянул, сделав глубокий вдох. Когда он снова взглянул на Софи, в его глазах
не было ни боли, ни желания, ни благоговейного страха, ни осуждения себя самого
за то, что он допустил такую вольность в мыслях и поступках. Сейчас он
чувствовал себя по отношению к себе самому предателем, поставившим под угрозу
собственную жизнь. А вдруг ее подослали враги? Что, если это искусная ловушка,
поставленная недругами, чтобы ослабить его, выбить из колеи, вынудить
отказаться от одиночества, которое всегда спасало его, и таким образом сделать
уязвимым? Криспин подумал, что то, что ему известно о Софи, не противоречит
таким предположениям. Значит, ему необходимо держаться от нее на безопасном
расстоянии, если он хочет выжить.
Но когда Криспин взглянул на нее, Софи ничего этого не
увидела, потому что ему это не было нужно. Напротив, она прочла нескрываемый
триумф в его глазах.
— Я рад, что вам это понравилось, — заявил он
снисходительно.
У Софи было такое чувство, словно она получила жесточайший
удар под ложечку. Она вспыхнула от стыда и сжала кулаки, чтобы сдержать дрожь в
теле, в котором каждый мускул напрягся от нестерпимой, почти физической боли.
Криспин приблизил ее к себе, чтобы унизить и посмеяться над ее чувствами. Он
притворился, что ему это нравится, что он испытывает то же, что и она, только
для того, чтобы оскорбить и уничтожить ее.
Софи вдруг захотелось окунуться в воду, чтобы смыть с губ
его вкус, с пальцев — запах его волос, с тела — само воспоминание о постыдной
близости. Криспин заставил ее почувствовать себя глупой, навязчивой, нежеланной
и к тому же возродил в ее сознании внутренний голос, от которого она так долго
пыталась избавиться. «Ты грязная, похотливая и испорченная. Ты должна понести
наказание», — донеслось откуда-то из темноты. Софи вздрогнула и невольно
вернулась к привычному состоянию злобной раздражительности, как бывало всегда,
когда ненавистный голос одолевал ее. Она порвала с прежней жизнью, отвернулась
от всего, что когда-то было ей дорого, с единственной целью — скрыться от этого
голоса. Но ей никогда не удавалось совсем забыть о нем.
Софи Чампьон следовало наградить подлого графа Сандала
пощечиной. Ей следовало заявить ему, что она уж скорее поцелует китайскую
ядовитую змею — даже двадцать штук, — чем его; ей следовало рассмеяться
ему в лицо, развернуться и уйти, чтобы никогда больше его не видеть, не слышать
и не думать о нем. Однако она — та женщина, которая теперь мало напоминала
прежнюю Софи Чампьон, потому что действительно стала развратной и
похотливой, — не могла так поступить.
Вместо этого она растерянно смотрела на свои руки и
недоумевала, откуда взялась мучительная боль где-то внутри. Прошло несколько
минут, прежде чем она смогла тихо вымолвить:
— Не пора ли нам ехать?
При этих ее словах от его снисходительности и надменности не
осталось и следа. Он взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. Злость на
себя самого мгновенно улетучилась, и это ощущение оказалось едва ли не еще
более восхитительным, чем поцелуй. Их взгляды встретились, Криспин испытывал
глубочайшее раскаяние и нежность.
— Мне тоже очень понравилось, — сказал он,
откашлявшись. — Сказать по чести, мисс Чампьон, я не припомню, чтобы мне
это так нравилось.
Софи похолодела. Она нерешительно бросила на него пытливый
взгляд, осмотрительность и недоверие боролись в ее душе с тайной радостью. Она
боялась расплакаться. Отвернувшись на мгновение, она коснулась рукавом лица,
чтобы незаметно смахнуть одинокую слезинку, скатившуюся по щеке.
— Я в жизни не встречала мужчину более странного,
нежели вы, лорд Сандал. Если вы еще раз позволите себе подобную выходку,
клянусь, что отвечу вам таким жестоким и непримиримым образом, что вы об этом
пожалеете.
— Не могу дождаться, — широко улыбнулся Криспин и
взял Софи за еле заметно дрожащую руку, чтобы помочь сесть в седло. Устроившись
позади нее, Криспин почувствовал, как Софи приникла к нему всем телом, и ее дрожь
передалась ему.
Позднее Софи долго ломала голову над тем, что послужило
причиной такой развязки. Не успела лошадь тронуться с места, как из темноты
раздался выстрел, а за ним резкий окрик:
— Приказываю остановиться именем ее величества королевы
Елизаветы! У нас есть приказ арестовать мисс Софи Чампьон.
Без тени удивления или колебания Криспин направил коня к
кучке вооруженных стражников, перекрывших выезд с заднего двора.
— Наконец-то, — обратился он к ним, негодуя на
опоздание. Долго же вы добирались. Представить трудно, чего я только не делал,
чтобы задержать ее.
Глава 7
— Мерзавец! — процедила сквозь зубы Софи.
— Видите, какой у нее характер, — доверительно
обратился Криспин к капитану гвардейцев. — Я сегодня уже говорил с ней о
том, как принято разговаривать в приличном обществе, да все без толку.
— Понятно, — кивнул капитан, внимательно
разглядывая Софи, словно желал найти в ней подтверждение народной мудрости,
гласящей, что острый язык у женщины является свидетельством ее
распущенности. — Она, похоже, не из покладистых.
— Еще бы. — Криспин крепче обнял ее за талию.
Впрочем, в этом не было необходимости, поскольку Софи охватило такое бессилие и
безразличие к своей судьбе, что она вряд ли была способна на
сопротивление. — Если вы с вашими людьми очистите улицу, я готов сам
отвезти ее в Ньюгейт.
— Да, но у меня приказ надеть на пленницу наручники и
сопроводить ее в тюрьму под охраной восьмерых солдат, — покачал головой
капитан.
