Медянская молчала.
— Вас намерены ограбить, Виктория.
— Но это же противозаконно, — дрогнувшим голосом произнесла Виктория. — Куда смотрит милиция? Прокуратура? Президент, наконец…
Артем вздохнул. Шамиль сказал ему, что на его начальство давят откуда-то сверху, но вот насколько сверху?
— Я доведу дело до конца, Виктория, — пообещал он. — Но я беспокоюсь за вас и вашего сына…
— Не беспокойтесь, — отрезала Виктория, — я выеду к сыну, как только управлюсь со своими делами… но решать это буду я, а не…
Судя по всему, она воспринимала подобные советы адвоката как недопустимое вмешательство в свою личную жизнь и попросту саботировала их.
— Стоп! — оборвал ее речь Артем; он, наконец-то, решился. Замер и резко и быстро, на одном выдохе, огорошил вдову: — Одновременно с арестом второго наследника Шлица — Кирилла Фарфорова был взорван его лимузин. А он унаследовал всего лишь студию.
— Как взорван? — опешила вдова.
— Я не знаю технических деталей, — признал Артем, — говорят, что при неудачном раскладе Кирилл мог сгореть заживо. Его спасло задержание.
— О, господи! — выдохнула вдова.
— Немедленно поезжайте к сыну, — настойчиво повторил рекомендацию Артем. — Не тяните. Я очень вас прошу.
Потрясенная вдова пообещала, и Артем, не теряя времени, выехал в следственный комитет и подтвердил себе все свои предположения.
— Да никто этого вашего артиста не удерживает! — рассмеялся Агушин. — Обычное наше разгильдяйство. Флажок на задержание в аэропорту снять забыли. Вы же знаете, как у нас бывает — освободить человека целая проблема, даже для меня, а закрыть — запросто!
— Так он свободен? — уточнил Павлов.
— Только что перед вами вышел, — кивнул Агушин, — да вы присаживайтесь. Я же знаю, что у вас не один вопрос. Чаю? Кофе… венесуэльского…
Артем глянул в смеющиеся глаза Геннадия Дмитриевича.
— Чай. Знаю я ваш венесуэльский… в пакетиках со статуей Свободы.
— Юлечка, два чаю, — распорядился в селектор генерал.
Артем дождался, когда чай принесут, и задал главный вопрос:
— Вы же понимаете, что Бессараб невиновен в убийстве Шлица. Зачем вам назначенный сверху убийца? Дело-то нешуточное…
Агушин сдвинул брови, но тут же принужденно рассмеялся:
— В том-то и дело, что дело нешуточное, простите за тавтологию. А назначен Бессараб… или не назначен… это не так уж и важно.
Артем удивленно поднял брови:
— Вы это серьезно?
— Более чем, — кивнул государственный советник второго класса. — Обернитесь в прошлое, к прецедентам. Что, никто из древнеримских судей не знал, что Рим подожгли по приказу Нерона? Все знали, как один. Но виновный был уже назначен… причем самим Нероном.
Артем хмыкнул. Приведенный пример отдавал нехорошим душком и заставлял думать о власти очень уж плохо.
— Слишком одиозно. Можно другой прецедент?
— Хорошо, — легко согласился Агушин, — возьмите того же Герострата. Разве у нас есть доказательная база, что храм поджег именно этот человек? Но виновный назначен, а дело Герострата закрыто.
— Старо… — отверг и этот пример Артем.
— Хорошо, вот совсем свежий пример — Димитров, — легко привел очередное доказательство генерал юстиции, — ну, ясно же было уже тогда, что рейхстага он не поджигал. Он был именно назначен виновным и выполнил эту свою функцию блестяще…
Артем покачал головой: уровень цинизма был непревзойденным.
Дверь широко распахнулась, и в кабинет, несмотря на протесты секретарши, ввалились два типа в спецовках с покрытой золотыми буквами огромной доской наперевес.
— Геннадий Дмитриевич, — недовольно прогундосил один, — ну, вот убрал я эту точку. Вешать можно?
«Начальник следственного комитета, — прочел Артем, — государственный советник второго класса Агушин Геннадий Дмитриевич…»
— М-да…
Все было ясно.
Он повернулся к Агушину и увидел, что лицо нового начальника следственного комитета приобрело одновременно смущенное и злое выражение и чуть покраснело.
— А вы, Артемий Андреевич, вместо того чтобы задавать мне такие вопросы, лучше бы о Шлице подумали.
— А что со Шлицем? — не понял Артем.
— А был ли мальчик? — зло рассмеялся Агушин. — Вот тут и похороны шикарные устроили, и даже из аппарата Президента цветы прислали… а ведь улик, говорящих о том, что он жив, куда как больше, чем наоборот…
Павлов опешил. Нет, у него тоже были мысли, но…
— А экспертиза?
Агушин отмахнулся.
— Что я, не знаю, как экспертизы делаются? То диаметр резьбы на глушителе перепутают, а то и калибр… Да и эксперт этот умер. Позавчера. Приступ сердечный.
Артем замер. Такого уровня откровенности от Агушина он не ждал.
«Впрочем, дело закрыто, виновный назначен, а новое кресло… — он глянул на золотую доску с новыми регалиями Агушина, — а новое кресло получено. Следствие окончено».
Доля
Леня Булавкин принял Фарфорова прямо из рук этих безбожных ментов.
— Фафочка! Родной! Я весь Кремль на уши поднял! Я до Президента дошел! Тебе ничего не сделали?!
Двухметровый Фарфоров растроганно прижал низкорослого Булавкина к животу и, вспоминая весь этот пережитый ужас, шмыгнул носом.
— Кофием напоили. Венесуэльским.
Он поднес к лицу руки.
— Кожа вот только… от наручников…
— Кошмар! — охнул Булавкин, оторвав лицо от звездного чрева. — Немедленно к врачу надо! И в суд! Затаскать! Или нет, я сам позвоню в Кремль и лично скажу Президенту, что так обращаться со звездой…
Фарфоров, жалея себя, всхлипнул и снова прижал Булавкина к себе.
— Поехали… сейчас придет лимузин.
Леня снова отстранился. В глазах его стоял ужас.
— Они тебе ничего не сказали?
— А что… еще… — тяжело глотнул Кира.
Булавкин поджал губы:
— Сгорел твой лимузин, Кира. Синим пламенем сгорел.
Фарфоров хлопнул ресницами:
— Как сгорел? У него же гарантия — пятьдесят лет, не меньше! Я же их по судам…
— Да он не сам… — всхлипнул Булавкин, — взорвали твой лимузин.
Кира еще раз моргнул и попятился назад, к зданию следственного комитета.
— Леня, а ты не шутишь?
— Какие уж тут шутки! — махнул влажным платочком Булавкин. — Я, конечно, в Кремль позвонил и подключить комитет по борьбе с терроризмом Президенту посоветовал, но ты же знаешь…
