— Эй! Алло, гараж! Не спать! Гражданин Фадеев, очнитесь! Вы хотели заявление сделать? Ну, так давайте. Делайте!
Митя открыл глаза и часто заморгал. Видимо, он находился под действием сильных обезболивающих препаратов, которые ему регулярно вводила медсестра. Он оглядел потолок, потом стены и остановился на следователе. Слегка поворочал головой вправо и влево:
— А?
— Два!!! Ты что хотел сказать, Фадеев?! Если ты болен, то лежи и болей. Нечего отвлекать следствие. А то тебя привлеку, несмотря на болезни и травмы. Запомни, следствие — это не концерт! Это тебе не эстрада твоя паршивая. Корпоративы-шморпаративы, понимаешь, они устраивают! Еще раз спрашиваю: что хотел заявить? Слушаю.
— Я? А-а-а… Да. Кажется, вспомнил… Я думаю, товарищ следователь, что к смерти Шлица причастен Гарик. — Митя снова закрыл глаза и тяжело задышал.
— Так. Гарик. Какой Гарик? Фамилия, полное имя, отчество, адрес.
Агушину были нужны точные, внятные показания.
— Гарик? Это Гарик Бестофф. А отчества я не знаю.
Настроение Агушина мгновенно поднялось.
— Отлично. А что вы можете сказать про этого Гарика? Чем занимается? Зачем ему убивать Шлица? Причины, мотив?
— Он хозяин клуба. Клуб «Гоголефф». Знаете?
— Вот как? — брови Агушина поднялись вверх на максимальную высоту. Он хмыкнул и отложил карандаш и блокнот в сторону. Встал и прошелся по больничной палате. Остановился и наклонился над Митей: — Так-так. Значит, говоришь, «Гоголефф».
— Угу.
— Все правильно. Все верно. Клуб. Продюсер. Концерты. Все верно.
Агушин вновь закружил вокруг недоумевающего Фадеева. Он рассуждал вслух, но ход его мысли был ясен лишь ему самому. По лицу бродила лихорадочная улыбка. Он то грыз карандаш, то ерошил волосы. Вернулся к изголовью кровати, где ворочалась единственная незагипсованная часть тела — голова. Наклонился над ней:
— Молодец, голова! — присел на стул и посмотрел внимательно в глаза больного. Вздохнул и добавил: — Только вот незадача… — Он снова вздохнул. — Нет больше ни Гарика, ни клуба, ни Гоголя. Каюк! Полный «аллес капут»!
— Как это нет??? — Митя даже приподнялся от неожиданной новости.
— Вот так. Сгорели. Дотла!
— Не может быть!
Митя явно был поражен такой необычной новостью. Ведь не каждый день в Москве горят ночные клубы, да еще столь популярные и раскрученные, да еще в тот момент, когда все претенденты пытаются разорвать его на куски.
— Когда же это случилось?
— Аккурат в ту ночь, когда ты, Фадеев, скакал по проспекту. Вот и получается, что сбежал ты из клуба неспроста. Усекаешь?
Митя прикусил губу, и Агушин понял, что все идет правильно.
— Ну-ну, давай, Дмитрий, выкладывай! Все, что знаешь, видел, слышал. Я хочу знать, что вообще происходило в клубе… И особенно меня интересуют конфликты: кто с кем и почему.
Митя помрачнел, но уже было видно: говорить будет.
— Ну… был скандал…
— Что за скандал? Рассказывай, рассказывай! И пошустрее! — Агушин подтолкнул от нетерпения Митю в гипс.
Тот охнул:
— Больно. Не толкайте. Я так скажу. Мне и сказать-то нечего. Алимджан гулял в клубе. Собрал человек шестьдесят авторитетов и плюс крутые «випы». Ну, там Фрост, Ротман, Булавкин Леня, этот адвокат Павлов тоже…
— Адвокат Павлов тоже был там? — От неожиданности следователь даже блокнот выронил и тут же подхватил его с пола. — Ну-ну? И что адвокат?
— Адвокат-то как раз ничего. Он вообще опоздал. Пришел, когда все за столом сидели. Алим страшно не любит опаздывающих. На сцене Клим Чук пел. Потом заминка вышла… Ну, там певица одна подвела и не приехала.
— Это кто же такая? — сделал наивное лицо Агушин.
— Айка Кисс. Вроде договорились обо всем. Она должна была программу отработать с часу до двух ночи. А ее нет. Я позвонил, а она пургу несет. Чего-то там про звонки, голоса, предупреждения. Чушь всякую порола.
Агушин встрепенулся:
— Погоди. А кто ей звонил?
— Да ну ее! Глупость полная! Говорит, что ей, типа, сам Шлиц звонил и приказал не ходить на концерт.
Агушин открыл от удивления рот, но прерывать не стал.
— Брешет, сучка! Ну, я когда увидел, что ее нет, понял — кирдык! Алим не прощает такие кидалова. Я и побежал к Гарику. Его не было в кабинете. Я в окно на крышу. Там пересидел чуток. Потом слез и ушел. Вот и все.
Агушин язвительно усмехнулся:
— Э, брат! Все, да не все. А что было с момента, как ты на крыше засел, до того, как тебя на проспекте дорожные рабочие откопали?
— Ну… я там… сидел… ждал.
— Чего ждал? Давай рассказывай. Теперь уже отпираться поздно. От Алима только я тебя теперь могу защитить. Понял?
— Правда? Можете?
— Могу-могу. Говори.
— Уф-ф-ф! Хорошо. Короче, что-то с Гариком было не так. Он когда к себе пришел, то сперва курил, потом, видимо, нос пудрил… Потом орал, ругался с кем-то. Я честно не видел, кто это был.
— Может, Бессараб? — невинно предположил Агушин.
— Нет, — тихо выдохнул Митя. — Не он. Я не знаю, кто это был.
«А жаль…» — подумал Агушин.
— Мне самому страшно было торчать на этой крыше, — продолжил Митя, — снизу ОМОН прессует всех подряд, сверху Гарик орет. Концерт провален. Гостей повязали. Полная жопа! Бежать некуда. Вот я и прятался там почти до утра. А как увидел, что менты уезжают, я и прыгнул. И побежал. А потом этот за мной попер.
— А кто «этот»? Ты кого имеешь в виду?
Фадеев замялся:
— Ну, я не могу сказать, кто это был… вроде человек… по форме… но по сути, — нет, не человек.
— Ты не заговаривайся, Митя! Кто там был? Какой такой «не человек по сути»? Чего ты несешь? Объясни?
— Да не могу я объяснить, — тоскливо выдавил Митя и отвернулся к стене. — Травил меня, как зайца…
— Но ты его разглядел? Какого роста, комплекции, возраста? Можешь описать?
Митя отрицательно качнул головой. Он явно устал и с трудом переводил дыхание. Воспоминания прошлой ночи определенно его пугали. Это было заметно, и Агушин решил прекратить допрос. Он похлопал Митю по плечу и протянул ручку:
— Вот тут напиши: «С моих слов записано верно, добавлений и замечаний не имею. Подпись. Фадеев». И число поставь.
Митя взял из его рук авторучку, с трудом вывел все, что ему надиктовали, расписался и откинулся на подушку. Следователь удовлетворенно улыбнулся:
— Вот и славно! Молодец, Дмитрий! Будь здоров. И не волнуйся, я тебя в обиду не дам. Никакой Алимджан тебя не тронет. Все! Бывай здоров! Пока!
