Сосед, по счастью, оказался на месте и обещал за десять минут дойти до соседки и попросить все же включить молчащий мобильник. Артем подождал дежурные пятнадцать минут, вновь набрал мамин номер, и длинный гудок, не успев завершиться, тут же прервался знакомым голосом.
— Алле? Слушаю вас, — ровно и спокойно отозвалась матушка.
— Мамуля, это я, Артем, — Павлов нервно задрожал.
Он сглотнул неизвестно откуда возникший в горле ком. С потерей отца он вдруг впервые ощутил себя наполовину сиротой. Единственным близким и самым родным человеком оставалась мама. А ведь и она уже разменяла восьмой десяток.
— Артемушка? Сынуля, что случилось? — Мамин голос тоже дрогнул.
— Да, это я, мама. Ничего не случилось. Все нормально. — Артем едва справился с волнением.
— Ты что-то недоговариваешь? Я же чувствую! — настаивала она.
Павлов, услышав эти укоризненные интонации, вздохнул:
— Мамуля… от тебя никогда ничего не скрыть. Но ты напрасно тревожишься. Я просто о квартире хотел поговорить. Понимаешь… я искал документы по квартире. По папиной. Но дома ничего нет. Может, они у тебя?
— У меня? Ты что, Тема?! Отец все держал там. Поищи еще раз. А что тебе нужно-то? Какие документы?
— По приватизации, — уточнил Артем. — Я никак не разберу, он подавал документы или нет?
— Подавал. Я точно знаю, потому что мы с ним как раз по этому поводу поругались, — заверила сына мать.
Артем оживился; все начатое отец неизменно доводил до конца.
— Правда? А почему поругались? — ухватился Артем.
— Ох. Ну что он затеял на старости? Квартиру выкупать у государства. Куда это годится? — сетовала Василиса Георгиевна.
— А что здесь такого, мама? — аккуратно поинтересовался Артем.
— Да ну! Артем! Ты меня удивляешь. Мы жизнь прожили. Надо думать о спасении души, а не о бренных вещах. Я ему пыталась объяснить, что с квартиры этой не разбогатеть. Что богатеть надо с Бога, как говаривал отец Серафим Саровский. Но разве ж его переубедишь? Бедный Андрюша. Царствие ему небесное, — она громко вздохнула.
Артем подавил короткий вздох, он не находил аргументов против маминой позиции. Да и не могло их быть. Василиса Георгиевна давно жила глубоко духовной жизнью. Утро и вечер проводила в Храме Божьем. Соблюдала все православные посты и правила и все время отмаливала себя, мужа, ну, и все грехи любимого сына.
— Мамочка, ты не расстраивайся. Я же не из-за денег или еще чего-то. Пусть бы и сто лет стояла без приватизации. Просто без документов меня в двадцать четыре часа вышвырнут из дома. И все! Привет семье. Я потому и звоню тебе. Посмотри. Вспомни. Может, он привозил эти бумаги. Ну где он обычно их держал? — Артем все еще не терял надежды.
Мать на мгновение задумалась и задала главный, наверное, вопрос:
— Как же так получилось, сынуля, что ты, такой компетентный юрист, а с нашими делами разобраться не можешь?
Артем занервничал:
— Мам! Да что ты такое говоришь?! Зачем ты так меня?
Мама глубоко вздохнула и… сказала все, что накопилось на душе:
— Прости меня, сынок, но у тебя времени для нас никогда не было. Сейчас вот звонишь, соседа взбаламутил. От меня бумаги требуешь. А зачем? Тебе молиться надо больше. И Господь не оставит, — назидательно подвела мать.
Артем знал, что совет — от всего сердца.
— Мама, но ты же знаешь, как папа говорил? — призвал он себе в помощь авторитет отца. — Бог-то бог, но и сам не будь плох!
— Правильно. Так вот ты мне и скажи, сынуля, что же ты сделал? — тут же отреагировала она.
Артем попытался найти достойный ответ и… промолчал.
— Все время обижаешься, что я телефон отключаю. А зачем он мне? Что я могу услышать?
— Тебе не интересно, как я живу? — спросил Артем. — Что у меня происходит?
— Ой, сынок. Конечно, я за тебя переживаю! Очень. Знаю, как тебе нелегко. Занят ты очень, здоровье не бережешь. Бросил бы все хотя бы сегодня, да и приехал. Нынче праздник великий. Но даже сегодня ты звонишь, — она снова глубоко вздохнула.
Артем пристыженно склонил голову, и мать это почувствовала.
— Ну, что ж поделать. Я привыкла. Отца не видела месяцами. Сына — годами… — И тут же подвела итог: — Так вот, ты уж сам реши все вопросы, сыночек. А я тебе не помощник. Мое дело — каяться и молиться.
Она замолчала, а у Артема пересохло в горле. У него были аргументы, чтобы веско возразить, но все они были совсем из иной жизни.
— Мамуля, прости меня. Я виноват, что мало времени уделял вам с отцом. Виноват, что тебя давно не навещал. Но я уже не могу бросить профессию, как и людей, которые мне доверились. Ты меня сама учила быть ответственным и честным. Если я обману людей, не помогу, не защищу, то и свой долг не исполню. Это не просто слова. Это мое убеждение. С ним же тоже надо считаться, мама.
— Да-да. Все так. Но с бумагами я тебе не помощница. Прости, сынок, — отрезала она.
— Да я и не прошу помогать, мам. Ты можешь хотя бы к нотариусу со мной подъехать? Я договорюсь, нас примут без очереди. Все равно надо оформить наследство. Нельзя так все бросить! — возмутился сын.
— А по мне лучше и не начинать. Оформляй, не оформляй, а отца не вернешь! Не это ему сейчас от нас нужно. Ему молитва наша требуется, для спасения души. Не знаю, не знаю, сынок. Не поеду я никуда, — упрямо твердила Василиса Георгиевна.
Артем сосредоточился.
— Хорошо. Тогда просто я к тебе подъеду с нотариусом. Договорились? Подпишешь доверенность, а я все сделаю сам. Раз уж я адвокат в нашей семье.
Мать промолчала.
— А ты все же посмотри у себя документы, — попросил Павлов. — Хорошо? Вдруг где-то завалился этот договор на приватизацию? — настаивал он.
Мама в который раз вздохнула и грустно констатировала:
— Ничего-то ты и не понял, сынуля. А ведь мы все на земле лишь временно. Приходим и уходим. Ох-хо-хо. Хорошо. Посмотрю. Спаси тебя Господь! Целую.
Она сразу же отключила телефон, но гудков Артем не услышал, — современная мобильная телефония слишком рациональна, чтобы расходовать лишние сигналы. Тишина? Собеседник больше не отвечает? Значит, разговор закончен. Кратко, лаконично, экономно. Не случайно ваши разговоры меряются уже не на минуты, а секунды. «Первые десять секунд за счет оператора!», «1000 секунд бесплатного времени каждый месяц!», «Двадцать секунд за счет входящего абонента!» — со всех сторон кричат рекламные плакаты, поделившие нашу жизнь на секунды и тарифы.
«А ведь мама права…» — зашептала совесть. Артем закусил губу.
В эту эпоху спрессованного времени Павлов и сам мерил жизнь делами, процессами, судебными заседаниями и, как ни прискорбно, гонорарами.
