Влад вздохнул и улыбнулся.
— Я обязательно научусь его успокаивать. У нас все будет хорошо. Да, Семен?
— Сам ты Семен! — крикнул в ответ Сенька и зашелся в новом приступе рева.
Пира, ознаменовавшего новую семейную жизнь, так и не получилось.
У Влада в холодильнике нашлась только замороженная пицца и засохший сыр.
— Что ж ты не сказал, что у тебя шаром покати? — сокрушалась Натка, осматривая более чем скромные запасы. — Я бы у Лены хоть колбасы и яиц захватила!
— Прости, солнце, совсем замотался, забыл.
Натка разогрела пиццу в микроволновке, но и скудного ужина не получилось, потому что Сенька, испытывая найденную на новом месте зажигалку, случайно подпалил занавеску на окне. Натка бросилась ее тушить — водой, ногами, с визгами-воплями, — но занавеска сорвалась с окна и обгорелым концом упала в пиццу, отчего та стала вонять синтетикой и приобрела неприятный вкус.
— Он часто так делает? — сухо поинтересовался Влад, не принимавший участия в тушении занавески.
— Бывает, — всхлипнула Натка. — Хочешь, я ему ухо надеру?
— Не стоит, — поморщился Влад. — С детьми надо уметь разговаривать.
Разговаривать он, правда, с Сенькой не стал, видимо, это было запланировано на будущее.
К ночи у Сеньки поднялась температура — тридцать восемь и пять. Он лежал на диване красный, несчастный, его колотило в ознобе под двумя одеялами.
— Наверное, надо «Скорую» вызвать, — щупая лоб сына, обеспокоенно сказала Ната.
— Все дети болеют, — пожал плечами Влад. — Пойдем спать, солнце, к утру у него все пройдет.
— Не уходи, мам! — заканючил Арсений.
— Будь мужчиной, Семен! — прикрикнул на него Влад. — Я в твоем возрасте не ныл и не мамкал!
Сенька жалобно заскулил, отвернулся к стене и накрылся одеялами с головой.
— Может, за жаропонижающим сбегать? — спросила Ната, чувствуя, как от жалости к сыну к горлу подступает ком.
— Травить ребенка таблетками? — возмутился Влад. — Только через мой труп. С утра начнем холодные обливания.
Ната с восторгом подумала, как он прав! Химия — это отрава, закаливание — вот путь к здоровью. Через несколько месяцев Арсений станет закаленным, воспитанным мальчиком. Ведь у него перед глазами будет пример настоящего мужчины.
— Я люблю тебя, — обняла она Влада.
— А я тебя обожаю, солнце…
* * *
Никита запретил себе думать об этом.
Не было белых тюльпанов, не было томительного ожидания у подъезда, не было растерянного, но в то же время немного ироничного взгляда Лены и этого холеного хмыря в белом костюме, который держал ее под локоть… Ничего не было.
И тем не менее под ложечкой ныло как после запрещенного удара.
Дома он позволил себе заглушить боль двумя рюмками коньяка и органной музыкой Баха, которую включил на полную мощность, несмотря на поздний час.
Он так и заснул на диване, одетый, под жизнеутверждающий орган.
Ему приснилась Лена в черном вечернем платье с бриллиантовым ожерельем на шее. Она шла по красной дорожке, как известная актриса на Каннском фестивале. Вокруг суетились фотографы — щелкали затворы фотокамер, мелькали вспышки, — а толпы холеных красавцев в белых костюмах пытались взять у нее автограф.
— Лена! — через их головы крикнул Говоров.
Она оглянулась, ожерелье исчезло с ее шеи, а шикарное платье превратилось в судейскую мантию. Говоров понял, что Лену надо спасать — от этих вспышек, от белых костюмов, от автографов. Никита рванулся вперед, но тут же застрял в вязкой, точно болото, толпе и начал задыхаться, тонуть…
Он проснулся, выключил музыку, разложил диван, постелил, разделся и лег.
«Ничего не произошло, — сказал он себе. — В конце концов, она мне обет верности не давала…»
В прокуратуру Никита приехал невыспавшийся, разбитый и злой. Две чашки крепкого кофе не спасли, и он вышел в коридор покурить.
В закутке под лестницей затягивалась длинной коричневой сигаретой Маша — еще одно напоминание о Кузнецовой, потому что Маша была лучшей подругой Лены.
— Что смурной такой? — поинтересовалась она, глядя, как Говоров слегка дрожащими пальцами достает сигарету из пачки.
— Не выспался, — отмахнулся Никита. — Баха слушал.
— Хорошее дело, — одобрила Маша. — Нет чтобы хорошим делом вместе с Ленкой заняться! Она тоже Баха любит.
— Да что ж это такое! — Никита стал хлопать себя по карманам в поисках зажигалки.
Маша протянула ему сувенирную коробочку спичек, продолжая гнуть свою линию.
— Ленусик совсем закисла: работа — дом, работа — дом… Смотреть жалко.
— Видел я, как она закисла, — пробормотал Никита, ломая о коробок спичку за спичкой…
— Что ты видел? — насторожилась Маша.
— Да так… — Меньше всего Никите хотелось рассказывать о вчерашнем своем позоре, хотя он понимал: Маша на правах лучшей подруги все равно рано или поздно о нем узнает.
Он наконец прикурил, втянув терпкий дым в легкие. Последняя сигарета, привычно подумал он в свое оправдание. Точно последняя…
— Выкладывай, все равно узнаю, — требовательно потеребила его за рукав Маша.
Говоров как можно равнодушнее пожал плечами. Может, и правда самому лучше все рассказать, чем ждать интерпретации событий от Лены.
— Хотел я вчера Лену на Баха позвать, цветы купил, к подъезду пришел, чтобы с работы встретить…
— Ну? — от нетерпения Маша едва не притопнула.
— Прождал два часа. Она приехала на «БМВ Х6» с каким-то плейбоем и ведром роз.
— Ленка?! С плейбоем?! — Маша расхохоталась. — Да это у нее по делу!
— И ведро роз?
— Ты просто не знаешь, какие у нее проблемы, — заговорщицки тихо сказала Маша. — Она мне по телефону рассказывала, что ее сестра опять в какую-то аферу вляпалась, а она Натку спасает.
— На «БМВ»? — усмехнулся Никита.
— А то ты не знаешь, как спасать надо! — возмутилась Маша. — Того обаял, этому улыбнулся, тут попросил, там пообещал… — Маша замолчала на полуслове, будто сообразив, что загнула совсем не то и ее логика неприятна Никите. — Говоров! Ну как тебе не стыдно… Ты что, Ленку нашу не знаешь?! Она же света белого из-за своей работы не видит. Ответственность — сумасшедшая, загруженность — бешеная, да еще то сестрица фортеля выкидывает, то Сашкины проблемы решать приходится. Сенька все время на ней! Крутится как белка в колесе, и если она взяла ведро роз и на крутой тачке приехала, значит, так надо для дела. Уж поверь мне!
Никита пожал плечами, но Маша не унималась.
