Он и привык за последний год, что ему это ни к чему. Ощущал себя роботом — работа, еда, работа и отдых, ровно столько, чтобы опять включиться в эту самую работу.
Его желание после неудачного брака снова заполнить свою жизнь семейными отношениями обернулось крахом и попыткой суицида второй половины. Она, эта половина, хотела доказать Никите, что он недостоин ее любви…
Элина Баженова проходила свидетельницей по делу о смерти пассажира в аэропорту. Жгучая брюнетка со жгучими темно-карими глазами и тонкими чертами лица. Белоснежная кожа и фигура без той болезненной стройности, которую принято считать эталоном.
Красавица, равнодушно подумал тогда Говоров на допросе.
Происшествие яйца выеденного не стоило, пассажир умер в зале ожидания от инфаркта. Но он оказался клиентом туристической фирмы, которая принадлежала Элине, и нужно было задать ей пару вопросов, чтобы закрыть это дело за отсутствием состава преступления.
Элина отвечала на вопросы охотно и подробно, а Говоров под взглядом ее цыганских очей почувствовал себя неуютно. Может, все дело в ее сладких духах, от аромата которых кружилась голова и плохо соображалось.
Когда она вышла, Никита открыл форточку. И тут же забыл об Элине.
И очень удивился, когда встретил ее после работы возле своей машины.
— Я оставила у вас в кабинете перчатки.
— Простите, но никаких перчаток я в своем кабинете не находил…
— Не может быть.
— Хотите, вернемся, проверим?
— Нет-нет, не надо. Вы бы заметили их, они яркие, красные, очень приметные…
Говоров вдруг заподозрил, что перчатки только предлог подкараулить его у машины — он точно помнил, никаких красных перчаток у нее не было.
Только зачем его караулить? Дело закрыто, никаких проблем у ее фирмы не возникло — смерть от инфаркта доказана результатами экспертизы.
— Извините, — Элина пошла к своей машине, оставив за собой шлейф духов, которые в прохладе осеннего вечера показались не такими уж удушающими.
— Постойте! — окликнул ее Никита.
Она замерла, оглянулась, полоснула его своим страстным взглядом. Говоров страшно смутился… Он не плейбой, не красавчик, не олигарх, чтобы вдруг и сразу воспылать к нему страстью. Да еще даме с такой внешностью, новенькой «Вольво» и турфирмой.
— Я… позвоню вам, если найду перчатки.
— Не было никаких перчаток. — Элина подошла к нему и заглянула в глаза. — Я их придумала.
Заметив его смущение, она стала напористой, если не сказать — наглой…
— Зачем?
— А вы не догадываетесь?
— Дело закрыто, у вас нет никаких проблем…
— Это у вас никаких проблем, а у меня… — Она слишком близко стояла, так близко, что он видел — тушь на левом глазу немного размазалась, совсем чуть-чуть, это заметно только с такого расстояния.
Никита понимал — Элина сейчас скажет нечто такое, от чего ему станет стыдно и на что он не найдет ответа. Нужно бежать скорее, заскакивать в машину и рвать подальше от этой сумасбродки, маньячки и, скорее всего, истерички.
Он так и сделал. Кажется, даже грязью обдал ее белый плащ.
А дома вдруг загрустил — очень одиноко, невкусно и скучно оказалось есть жареную картошку с сосисками.
Почему, в конце концов, он должен бояться чужих чувств? Почему за яркой внешностью и решительностью нужно подозревать психическое расстройство? Сумасбродка и истеричка не смогла бы управлять крупной фирмой, заработать на новую «Вольво» и так проникновенно, уверенно смотреть ему в глаза.
Никита собрал все деньги, которые были в доме, поехал в галерею «Боско ди Чильеджи» в Петровском пассаже и купил красные перчатки. Длинные, до локтя. Размера он не знал, поэтому сказал продавщице — «на вашу руку».
Потом помчался на работу, где в деле были указаны все ее телефоны. В графе «семейное положение» он прочитал «вдова», и оно, это слово, давало ему право действовать дальше.
По домашнему номеру никто не ответил.
Мобильный был отключен.
Тогда Никита, прихватив красные перчатки, поехал в ее турфирму. Адрес он, слава богу, знал тоже из материалов дела.
Буду ждать ее до утра, пока не придет, твердо решил Говоров. Он делал очевидную глупость, но невкусный ужин его доконал.
«Вольво» Элины стояла у входа.
Охраннику Говоров показал удостоверение, и тот, пропустив его, разве что честь не отдал.
Элина сидела в кабинете директора и, закинув ноги на стол, пила дорогой коньяк и слушала «Времена года» Вивальди.
Увидев Говорова, она встала и… опустила жалюзи.
Никита бросил перчатки на стол.
— Я их нашел.
— И правда… мои.
Она надела перчатки и обняла его, обхватив за шею.
— Думаешь, я сумасшедшая?
— Да. Только я тоже дурак.
Это была изнуряюще долгая любовная схватка…
Под пассажи Вивальди они перебили в кабинете почти все сувениры — большие ракушки и прозрачные колбы с белым песком кубинских пляжей Варадеро.
— Я люблю тебя, — шептала Элина, — люблю… Не знаю, что со мной случилось, увидела и голову потеряла…
От Никиты никто никогда не терял голову, это он ее потерял — от своей жены, поэтому слова Элины пробудили в нем новое чувство собственной значимости и нужности. Любил всегда он. И никогда — его…
Словно во сне он прожил два месяца. Ему была непривычна забота о нем — непривычно внимание, с которым Элина заботилась о его гардеробе, правильном питании и здоровье. Он не заметил, как в какой-то момент потерял право голоса. Не понял вовремя, что любовь может быть удушающей, связывающей по рукам и ногам.
Элина переехала к нему, заняв собой, своими вкусами, привычками все его квадратные метры, всю его душу и существование.
— Не надевай эту рубашку, она тебя простит.
— Не вздумай есть столько морепродуктов, получишь белковый шок.
— Не стригись так коротко.
— Не трать так много денег на книги. Зачем тебе букинистическое старье?
У нее хватало времени руководить своим бизнесом, заниматься хозяйством и отслеживать все его телодвижения.
Он ходил к ее парикмахерам, носил одежду, которую она покупала, машину отгонял в сервис ее приятеля и мыл на мойке, которой владел друг ее бывшего мужа.
У нее все было схвачено, расписано и продумано.
Пару раз она обращалась к нему за помощью для своих друзей. Он поговорил с кем надо, сгорая от стыда, но друзьям это не помогло.
Тогда Элина сказала:
— Зачем тебе эта прокуратура? Хочешь, откроем ресторан и я сделаю тебя управляющим?
