— Бабушки у детей есть? — снова уточнила я.
— Света не смогла пережить смерти Лики, — без выражения, еле слышно сказал Малышев. — Ее парализовало после инсульта. Я каждый месяц высылаю ей деньги на лекарства и сиделку…
— Света? — переспросила я.
— Теща. Мама Лики… Больше у нас бабушек нет.
— С кем сейчас ваши дети?
— С Евгенией Савельевной. Это наша бывшая няня. Она иногда бесплатно, просто из сочувствия, соглашается посидеть с детьми. Они ее очень любят. Без нее я бы не справился…
Чистый ботинок задергался еще интенсивнее. Я поняла — можно рыдать над обстоятельствами жизни несчастного Виктора Ивановича, но юридически банк абсолютно прав. Кто бы ни заболел и ни умер, что бы ни случилось в твоей жизни непредвиденного и неприятного — если ты взял кредит, то должен платить ежемесячные взносы с процентами, даже если небеса рухнут тебе на голову.
— Примите мои соболезнования, — тихо сказал Троицкий и… практически слово в слово повторил то, о чем я только что подумала.
— Я буду биться за эту квартиру, — твердо заявил Малышев и посмотрел наконец мне в глаза. — Там все сделано руками Лики… Все! Она придумывала дизайн, расставляла мебель, шила покрывала, шторы, салфетки, подушки… Это ее квартира.
— Чтобы за нее биться, вы должны погасить задолженность и продолжить платить ежемесячные взносы. Это единственная возможность сделать квартиру своей, поймите, — не глядя на Малышева, произнес Андрей Иванович.
— Я понимаю. Но и вы тоже поймите, я не аферист и не проходимец. У каждого в жизни случаются… трудности. И нужно время, чтобы справиться с ними, прийти в себя. Я ищу работу, поверьте! Каждый день, каждый час. Просто за это время я утратил связи, да и конкуренция на этом рынке огромная, на работу предпочитают брать совсем молодых, им платить можно меньше, у них дети не болеют так часто.
— Вы противоречите сам себе, — нахмурился Троицкий. — Говорите, что будете оплачивать задолженность, и тут же сообщаете, что в вашем возрасте и с вашей квалификацией найти службу практически невозможно.
— Понимаете, — почти по слогам произнес Малышев, глядя в упор на Троицкого, — куда бы я ни устроился, сколько бы ни получал, мне невозможно будет погасить эту ипотеку. Потому что проценты капают на проценты. Проценты на проценты! Я потому и подал встречный иск, что суммы растут с каждым днем как снежный ком, слышите?! Это грабеж! Нет, хуже — гоп-стоп на большой дороге! Я словно стою на счетчике у бандитов! Проценты на проценты! Я в кабале у вас на всю жизнь! Я раб! Раб, который чем больше вкалывает, тем больше должен!
Он уже кричал. И, несмотря на безжизненные глаза, отчаянно размахивал руками, словно жестами пытался показать, как проклятые проценты капают на проценты…
— Сядьте, — сказала я. — И успокойтесь.
— Вы читали условия договора, когда подписывали его? — спросил Троицкий.
— Читал. — Малышев и не подумал садиться. Он снова надел очки, отгородившись от внешнего мира.
— Видели, что в случае просрочки платежей начисляются штрафные санкции?
— Видел. Но я и представить не мог, что пропущу платежи. — Малышев закрыл руками лицо. — Представить не мог, что Лика умрет, а Свету парализует… Неужели этот невооруженный бандитизм узаконен?!
— Подбирайте выражения, — сухо заметил Троицкий. — Повторяю, это называется «штрафные санкции».
— Прения давайте оставим для судебного заседания, — прервала я их перепалку. — Есть у сторон ходатайства к суду?
— Нет, ваша честь, — сухо ответил Троицкий.
Малышев отрицательно покачал головой.
— Хорошо, тогда судебное заседание назначаем на следующей неделе. Мой помощник известит вас о точной дате, — подытожила я разговор, от которого остался тяжелый осадок. Это определение — невооруженный бандитизм — почему-то вдруг показалось мне верным. Ведь «проценты на проценты» и «ставить на счетчик», по-моему, означает одно и то же…
Троицкий что-то сказал на прощанье — я не расслышала, что именно, так была занята своими мыслями. Ведь получается — если я возьму в ипотеку квартиру и, не дай бог, не внесу платеж вовремя, то меня просто «поставят на счетчик» и мой долг будет расти не в соответствии с моей реальной задолженностью, а в соответствии с чьей-то лихой, корыстной и ненасытной волей.
— Я обещаю вам, что во всем разберусь, — сказала я Малышеву, который все еще стоял напротив меня.
Он развернулся и, не прощаясь, ушел.
— Да, жаль парня, — вздохнул Дима. — А вы что думаете по этому поводу, Елена Владимировна?
— Не нравится мне все это, — призналась я. — Надо бы разобраться подробнее с процентами. А то получается, что банки намеренно загоняют людей в угол. И правда, словно бандиты какие-то. Проценты на проценты можно платить всю жизнь и все равно остаться должным, даже переплатив сумму долга в тысячи раз. Это не закон, это «понятия», Дима!
Он хотел что-то ответить, но не успел. Дверь открылась, и в кабинет ввалился огромный, мокрый с головы до ног, улыбающийся Таганцев. В руках он держал бумажный пакет — тоже мокрый. Лейтенант не признавал зонтов и всяких других «дамских» приспособлений. Прятаться от дождя, по его мнению, было женским делом, никак не подходящим для брутального опера.
Под ногами Таганцева тут же образовалась лужа.
— Елена Владимировна, по кофейку с пирожными жахнем? — громогласно и весело спросил он.
— Пирожные, я так понимаю, у тебя с дождичком? — кивнула я на мокрый пакет.
— Зато не черствые, — Таганцев положил пакет на стол и по-хозяйски включил чайник.
— Я — пас, — сказал Дима. — У меня от вашего кофейка пульс как у кролика. Пойду лучше прогуляюсь…
Помощник вышел, прикрыв за собой дверь.
— Очень кстати, — одобрил его уход Таганцев. — Мне как раз поговорить с вами надо. Тет на тет.
У меня замерло сердце — скорее всего, Таганцев собирается сообщить мне о результатах своего посещения коллекторского агентства.
Сейчас выяснится судьба Наткиных кредитов и необходимость оккупации моей квартиры ею и Сенькой.
Константин Сергеевич, словно не замечая моего нетерпения, обстоятельно разложил на чистом листе бумаги намокшие, но вполне аппетитные эклеры и не менее обстоятельно налил в чашки кофе.
— Вам с сахаром или без? — участливо поинтересовался он.
— Душа моя, не тяни кота за хвост. — Я забрала у него ложку, положила себе сахар и довольно нервно его размешала. — Ты был у коллекторов? Что они сказали?
— Ох, Елена Владимировна… — Таганцев сел на стул, который, как мне кажется, не вполне выдерживал его вес, и Константин Сергеевич, догадываясь об этом, всегда садился на него как-то не до конца, удерживая себя на весу силой ног.
— Судя по твоему «ох», хороших новостей не предвидится, — вздохнула я. — Натка действительно числится в должниках?
