Абдаллах, похоже, доигрался. Сейчас он прикажет собирать колья и шатры и передвигаться подальше на юг, чтобы подставить под удар Марвана армию Абу Айюна. И играм такого рода не будет конца.
Я понял, что если сам, без приказа, не вышлю дозоры, то так и буду сидеть и ждать неизвестно чего, пока не покажется какой-нибудь отряд Марвана и не побьет нас без особого труда, сколько бы нас ни было.
Но сбыться этим дерзким планам была не судьба — меня позвали к Абдаллаху. Я, помнится, с раздражением вышагивал к его шатру, размышляя о том, что каиды, случается, просто мешают своим командирам заниматься их прямым делом.
Подходя к шатру, мирно светившемуся изнутри телесно-розоватым светом, как фонарик из Поднебесной империи, я услышал много возбужденных голосов. Далее — лишь один голос, слова я не разобрал. А потом повисла странная, очень странная пауза.
— Да где же мы их всех будем хоронить?! — прервал эту паузу надтреснутый голос Абдаллаха, а ответом ему была попросту буря веселья, радостное «гра-ха-ха» десятка глоток.
Так ничего и не понимая, я шагнул, согнувшись, в пахнущий чесноком, луком и несвежими ароматическими маслами шатер.
Веселье здесь было каким-то нездоровым, все были странно взвинчены, а больше всех сам Абдаллах; борода его задиристо торчала вперед, и меня он встретил как-то уж совсем весело:
— Сейчас ты у меня надолго запомнишь, как опаздывать! Так, за дело. Омар, мне будет нужен отряд из твоих, парни поздоровее, на тяжелых лошадях. У них должны быть крючья, длинные копья, топоры. Пусть стоят сзади боевых линий, ждут сигнала. Да пусть затмит милосердный Господь разум нашего лысого врага, пусть сделает этот бывший халиф хоть одну глупость, — а речку Господь уже положил к нашим ногам. И солнышко повесил в небе там, где надо.
По-прежнему ничего не понимая, я опустился на ковер. Абдаллах продолжал:
— Как ты уже слышал, Омар, ты сам будешь на правом фланге. Где тебе совершенно не нужно будет все это твое воинство, часть которого и команд-то твоих не понимает. Поэтому самаркандцев, бухарцев и тюрок ты отдашь вот этому, который опаздывает. А Маниах? Принимай под свою команду новую конницу. Ты с ней станешь на левом фланге, там хоть есть где лошадкам побегать. Итого, значит, у тебя будет…
Тут его отвлекли чьи-то пламенные речи на языке народа арабийя, которые я разобрать не мог, хотя похоже было, что ему предлагали прямо сейчас, ночью, переправиться через реку и ударить. И только потом, обернувшись ко мне, полководец закончил:
— В общем, их три тысячи у тебя будет, и неплохо вооруженных. Только попробуй с ними опозориться, эмир. Вот так оно — опаздывать.
И шатер снова затрясся от безудержного «ха-ха-ха, хи-хи-хи».
Три тысячи. Я — эмир. Мне показалось, что я сплю.
— А я сяду в сердце войска, — с неудовольствием пророкотал Абдаллах. — Потому что в сердце наш Ишак и ударит. Он всегда так делает.
Ишак? Я не ослышался? Абдаллах доигрался до того, что встретился с авангардом самого Марвана — и не вьючит коней, не снимает лагерь среди ночи?
— Ударит в самое сердце, а мы — мы выстроим стену копий. Шахруд, вот ты ее и будешь строить, поэтому слушай внимательно. Вы опустите глаза, станете на колени и встретите врага остриями копий. Будьте полем черных камней, до самого подхода врага. Потом древки копий в землю, острием к врагу, а после первого удара вставайте, и наступать шаг за шагом. Так, теперь Маниах: ты будешь среди чистого поля, поэтому сам там смотри, что делать, — главное, чтобы нас с твоего фланга не обошли, пока мы стену копий держим. Это твоя задача, и не более того. А ты, Омар, жди команды с этим вот отрядом, который будет с крючьями и топорами, и когда я махну рукой… Ну, ты уже все знаешь.
А потом все мы — и я в том числе — упали лицами в пыльный ковер и вознесли молитву.
Должен признаться, что, даже выйдя из шатра Абдаллаха, я не до конца понимал всего, что произошло и что нас ждало. Пока в дрожащий малиновый купол света у наших костров не шагнула будто высеченная из серого камня фигура Юкука.
— Хозяин, это правда, что на том берегу их оказалось сто двадцать тысяч, во главе с самим Марваном?
Тут мне стало не очень хорошо. Это, значит, был никакой не авангард.
— Об этом ведь только что на совете говорили, вы же там были, — настаивал Юкук.
— А… да, «где же мы их всех будем хоронить», — озарило меня.
Но Юкук понял меня по-своему, и, кажется, во взгляде его появилось уважение.
А из тьмы уже выныривали среди искр костра бесформенные фигуры всадников — командиры все новых подходивших ко мне отрядов с правого фланга.
— Юкук, мы — левый фланг, и нас теперь три тысячи, — не без злорадства сказал я ему.
Он как будто сразу стал еще выше ростом.
Расставить ряды, напоить новоприбывших, их коней, пересчитать всех заново, потрогать каждого за плечо целящей рукой Ястреба… вот как проводил я время этой ночи, когда гремящие железом люди метались от одного огненного, искрящего среди черноты купола света к другому, в отчаянии от творящегося хаоса, который мучительно медленно превращался в порядок. Я отдавал все новые приказы, вглядывался в белые от жара угли и думал: почему же я никак не прилягу или хотя бы не уйду, один, от этого хаоса в черноту и холод ночи, где можно увидеть сразу все звезды над головой?
И сказать им: бог черного и бог голубого неба, милостивый и милосердный, грозный и непобедимый, — кто бы ты ни был: что зрят оттуда твои ясные глаза, видишь ли ты жалкое созвездие наших костров, эту россыпь ничтожных светлячков среди безбрежного мрака? Три тысячи воинов Согда, три тысячи живых тел — теплых, беззащитных даже под серым железом, которых вот-вот начнут искать жадные жала заостренных кусков металла? Есть ли тебе дело до нас, песчинок в бесконечном времени, слепых мышат на бескрайней равнине?
И если ты не можешь спасти наши жизни сегодня, то неужели ты не можешь сделать так, чтобы это была самая последняя битва на все времена?
Я, кажется, все-таки заснул — стоя, а когда проснулся, то уже некуда было спрятаться от беспощадной серости неба, от темных грязных столбов дыма, которые теперь поднимались к этому небу там, где раньше были сияющие и согревавшие огненные полусферы.
Жадно жуя кусок лепешки и размышляя, успею ли залить во флягу свежее вино, я выехал с Юкуком туда, где над невидимой рекой чуть горбился и начинал подсвечиваться розовым речной туман. На севере, как горный хребет, слоились сизые облака, постепенно окрашивавшиеся в лиловое.
— Солнце будет им в лицо — очень хорошо, — бесстрастно сказал он, покашливая. — А вот посмотрите: редкое зрелище. Я такого точно никогда не видел.
Сначала мне показалось, что на холмы за рекой набросили огромную, во весь горизонт, кольчугу, которая медленно сползает к реке.
Потом я понял, что это не кольчуга.
