– Можете не беспокоиться. Я не собираюсь объединять «Интер-Полюс» со всей корпорацией Промыслова. Этот монстр нас просто проглотит. Так, на закуску. Аппетиты у них, сами знаете. Альянс возможен только в конкретной сфере бизнеса – в горнодобывающем секторе. Там мы сможем объединиться на паритетных началах.
– Распределение акций пятьдесят на пятьдесят означает создание неработающей компании. Неизбежны последующие конфликты. Пройдет немного времени, и опять встанет вопрос о разделе собственности, – не унимался Максимов.
– Вы что, не понимаете? – Крюков в сердцах даже хлопнул ладонью по столу. – Я предлагаю вам закрепиться на должности руководителя и расширить свои полномочия.
– Вы делаете мне официальное предложение? – попытался уточнить Максимов.
– А вы думаете, я буду тратить время на пустые разговоры?
– В таком случае я обязан предупредить Рюмина.
– С какой стати?
– Я работаю в вашей компании в соответствии с контрактом, который вы заключили с Рюминым. У меня, в свою очередь, трудовой договор с его консалтинговой фирмой. По этому договору я обязан информировать Рюмина обо всех существенных фактах, влияющих на деятельность «Интер-Полюса» и исполнение его контракта. Перекрестные обязательства.
«Формалист хренов! Ты же в России! Да, не созрел он для серьезного бизнеса», – с досадой подумал Крюков, но уже из упрямства продолжал давить на несговорчивого пацана:
– По форме все правильно, а по существу, конечно, издевательство над здравым смыслом. Почему вы обязаны информировать Рюмина о наших личных договоренностях? Вы же действуете в рамках контракта по оздоровлению компании. Допустим, хотя это чистой воды фантастика, что мы хотим обанкротить «Интер-Полюс» или выкинуть еще какой-либо фортель в этом духе. Тогда да! Вам нужно, подтянув штаны и с портфелем под мышкой, бежать стремглав к Рюмину и докладывать. А иначе зачем его беспокоить? Ради чего?
– Чтобы исполнить свои обязательства и получить вознаграждение за проделанную работу.
– Вот мы и подошли к самой сути вопроса, – возликовал Крюков. – Пять процентов акций вас устроят?
– В каком смысле?
– В прямом! Вы завершаете работу по очищению компании от всякой скверны, выводите ее на полные обороты, и мы совместно решаем вопрос о привлечении инвестора. Почему это должен быть обязательно какой-то там задрипанный Фурнье, французик из Бордо? А если пригласить государство или солидную российскую компанию, того же Промыслова, хотя и на нем свет клином не сошелся?
«Пять – магическая цифра. Рюмин предлагает пять процентов от возвращенной со счетов Крюкова суммы, а ничего не подозревающий Крюков готов отдать пять процентов акций, лишь бы нейтрализовать Рюмина. Стереотипное мышление! Кто больше, господа?» – подумал Максимов, изобразив на лице удивление столь лестным вниманием к своей скромной персоне.
Затем удивление сменилось выражением испуга и внезапно потревоженной невинности.
– В отношении Фурнье я ничего сказать не могу, но кого приглашать в качестве инвестора, должны решать акционеры, – засомневался Максимов.
– А значит, мы с вами. Пять процентов акций вы получите в качестве вознаграждения после завершения работы. И говорить об этом Рюмину совершенно не обязательно. Вы ничем контракт с ним не нарушаете. Давайте формальности отставим в сторону. Согласны?
– Я могу подумать?
«Судя по его реакции, докладывать Рюмину он ничего не будет», – подумал Крюков.
– Подумайте, но не более двух дней. Рюмину скажете об этом предложении?
– Нет, не считаю нужным.
«Значит, я был прав!»
* * *
«Невероятно! Вдруг я всем понадобился. Крюков приглашает в партнеры, Кристина зазывает в комнату-сейф. Что это – удача, совпадение, правильный выбор стратегии?» Максимову было приятно осознавать, что он пользуется повышенным спросом. В любом случае это означало, что его воспринимают не как слепое орудие манипулятора и серого кардинала Рюмина или бесполезный предмет мебели, а человека, имеющего особую ценность и в материальном выражении стоящего, кстати, дорого – намного дороже, чем предполагает его официальная должность.
Однако эти приятные мысли омрачались тем, что новые предложения источали сомнительные ароматы – попахивали предательством, воровством, нарушением чуть ли не всех десяти заповедей.
Что бы ни говорил Крюков, какие бы сладкие песни ни пел, было ясно, что он предлагает Максимову цинично «кинуть» Рюмина.
В случае с Кристиной тоже было понятно, что в комнату-сейф предстояло идти не ради любопытства, а для того, чтобы умыкнуть средства, ранее пригретые сноровистыми Крюковым и Дроновым.
Конечно, можно было бы объяснить кражу лозунгом торжествующей гопоты всех времен и народов – «Грабь награбленное!». Но в нормы человеческой морали и корпоративной этики это вполне очевидным образом не вписывалось. Предстояло сделать трудный выбор, от которого зависела последующая жизнь.
Максимов не любил романы Федора Михайловича Достоевского. Они беспокоили и раздражали своей зудящей болью. Но одновременно тянули к себе, и в минуты трудного выбора он нередко листал уже затертые, «намоленные» страницы старого издания с пометками, сделанными неведомо кем.
Максимов открыл хорошо знакомую страницу и нашел мысль, которая, как ему показалось, очень подходит к ситуации: «Нет, те люди не так сделаны: настоящий властелин, кому все разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, – а стало быть, и все разрешается. Нет, на этаких людях, видно, не тело, а бронза!»
«Все относительно, – думал Максимов, – и в принципе все понятно».
Одаренный человек неизбежно преступает законы общества, науки, морали. А значит, по определению – преступник. И ничего с этим не сделаешь, не изменишь. Тот же Достоевский пишет, что люди, способные сказать и сделать что-нибудь новое, не могут не выйти из общей колеи. Но у Достоевского так думает истеричный Раскольников. А он по жизни неудачник, проигравший, лузер.
Максимов уже внутренне сделал свой выбор, но продолжал сомневаться и примерял все новые доводы и контраргументы.
«Говорят же, что без соблюдения моральных норм невозможно построить эффективную экономику типа американской или британской? – спрашивал он себя. – Ерунда! У них экономика создавалась на потоках крови. Они и сейчас готовы потратить миллионы жизней ради собственного благополучия. У нас больше мошенников? Тоже чепуха. Только из-за ипотечного кризиса в Штатах арестовали более четырех сотен жуликов. А они – не последние люди в обществе. Да и у нас любое крупное состояние поскреби – такое увидишь, что Достоевскому и не снилось. Получается, что, нарушив все этические нормы, я не выхожу из общей колеи, а, наоборот, в эту колею попадаю, становлюсь как все богатые и успешные люди. Другие утверждения не более чем слова, а факты говорят именно об этом.
