Как бы то ни было, «Дом Игумнова» идеально подошел для посольства Франции – французы обожают исторические колоритные здания.
* * *
Крюков далеко не в первый раз был на приеме во французской резиденции. Он уверенно поднялся по лестнице на второй этаж и занял почетное место напротив возвышения, с которого должен был выступить посол Франции. Постепенно в зале собрались сливки общества – молодой и перспективный вице-премьер, парламентарии, известные российские промышленники и финансисты, заслуженные спортсмены и деятели искусства, телеведущие и чиновники.
Посол Франции в Москве Станислас де Лабуле был краток.
Он сообщил, что господин Крюков награждается знаками офицера ордена «За заслуги», учитывая его вклад в развитие партнерских экономических отношений между двумя странами.
Затем он сделал многозначительную паузу (а может, хотел подождать гостей, опаздывающих из-за вечных пробок) и благоразумно пригласил всех на фуршет.
– Нет, дорогой, так не пойдет! – Один из богатейших российских промышленников, Промыслов, взял покрасневшего от волнения Крюкова под локоток и подвел его к официанту с подносом, на котором громоздились бокалы с шампанским. – Не пьешь, говоришь? Это твое личное дело. А за орден обязан выпить. Это я тебе как металлург металлургу говорю.
– Я не металлург, – пытался возражать Крюков, делая примиряющие круговые движения руками и неловко оглядываясь.
– Ты сырье добываешь. А что из него выплавляют, не важно. Значит, металлург! Сейчас это как почетное звание. Все достойные люди – металлурги. Раньше нефтяники были в фаворе – про газовиков я не говорю, отдельная история, – а сейчас на первом месте металлурги. Указ президента читал по этому поводу? Не читал? Тогда не спорь!
– Я не спорю. Вас, дорогой друг, не переспоришь.
– Не увиливай! Снимай орден! – прикрикнул Промыслов на оробевшего Крюкова. – Молодец! А теперь окуни его в шампанское.
Посол с супругой стояли рядом, вежливо улыбаясь. Понять, поддерживают ли они требования Промыслова или намерены сохранять нейтралитет, было сложно.
Крюков обреченно пополоскал орден в шампанском, понаблюдал, как лопаются и пропадают пузырьки, а затем взял бокал в руку и, к изумлению французского посла, выпил вино.
Залпом.
– Вот это по-нашему! Быть тебе не только офицером, но и командором этого ордена, – похвалил Промыслов.
К компании присоединился опоздавший на прием директор Федерального агентства культурного досуга, которого все по-дружески звали просто Ефимыч.
– Очень рад вас видеть, – приветствовал его де Лабуле.
Как всякий француз, он относился к культуре с живейшим интересом.
– Вы совершенно правильно наградили господина Крюкова орденом, – сообщил Ефимыч. – Он хороший человек, деньги на культуру дает, хотя мог бы давать и больше.
– Попробуй тебе не дай! Помнишь, как мы с тобой сидели в кабинете директора Мариинского театра? Ждали президента. И я, на свою беду, захотел в туалет. А куда идти, не знаю. Ефимыч мне подсказал, где туалет, а потом: «Дай тридцать тысяч!» Знает, когда трудно отказать. Пришлось денег дать. Так дорого я еще ни разу в жизни в туалет не ходил!
Орден «За заслуги» был успешно обмыт и вновь украсил грудь Крюкова.
– Где здесь наливают? – поинтересовался подкравшийся сзади Рюмин.
– Да уже выпили, – сухо заметил Промыслов.
Он недолюбливал Рюмина, столкнувшись с его попытками влезть в бизнес «под флагом» консалтинговых услуг. Тогда от этого доброхота удалось отбиться, а теперь, по наблюдениям Промыслова, он запустил свои шаловливые ручонки в «Интер-Полюс».
Промыслов предупредил об опасности Крюкова, но тот и сам не маленький, пусть разбирается. Дождавшись, когда Крюков примет все поздравления, попрощается и направится к выходу, Рюмин деликатно взял его под локоток:
– Николай Семенович, хотел бы передать извинения Максимова. Он сожалеет, что был резок. Не берите близко к сердцу – старается парень.
– Попрошу все важные перестановки в компании впредь согласовывать со мной. Это – самоуправство. Мы создавали компанию, а вы ее кромсаете по живому!
– Все исправим, не сердитесь. Это от усердия.
– Заставь дурака Богу молиться, так он лоб расшибет. А где, кстати, Фурнье? Я хотел его лично поблагодарить.
– Срочно вылетел в Париж. Там назревает кризис на фондовом рынке.
– Везде эти кризисы. Зае...ли!
* * *
– Ты меня избегаешь? – Кристина дождалась, пока Максимов завершит рабочий день, и перехватила его в коридоре.
Она хорошо понимала, что свалилось на голову нового генерального директора.
«Зачем? Он мог бы выбрать другую компанию, без накопившихся проблем. Что это – неудовлетворенные амбиции или иная причина? В любом случае не стоит так себя мучить. Никто не оценит!»
За время, прошедшее после их последней встречи, Максимов заметно изменился. Глаза приобрели затравленное выражение, вокруг них появились красные круги и припухлости, волосы утратили задорный блеск.
«Словно его пропустили через стиральную машину». Кристине даже захотелось плакать. Так стало жалко этого бестолкового. Если бы он выглядел победителем, она бы к нему вообще не подошла или постаралась бы ограничиться официальным общением. По крайней мере ей так хотелось думать.
– Саша, поедем ко мне.
Максимов представил большую унылую квартиру, по которой слоняется Екатерина с напряженной спиной и подозрительными взглядами. Пустой холодильник, темные арбатские переулки за окном.
– Поедем, Кристи. На твоей машине.
Спустившись вслед за Кристиной и заглянув по дороге попрощаться к Литвину – тот неутомимо восседал за столом и вглядывался в мерцающий экран компьютера, – Максимов вышел на улицу и предупредил своего водителя, чтобы он подъезжал завтра, как обычно, в семь тридцать утра, но не на Арбат, а к центральному подъезду сталинского высотного дома на Котельнической набережной.
Затем завернул за угол и издали увидел автомобиль Кристины с включенными фарами. «Нужно было прогреть машину, не бережет двигатель», – подумал Максимов.
Всю дорогу он молчал, думая о своем. Кристина не мешала ему, только сочувственно поглядывала сбоку: «Кажется, у него даже появились первые седые волосы. На висках. Раньше не было».
Кухня в высотке была по современным меркам совсем небольшая, но прикольная. Сохранилась старая встроенная мебель – выкрашенные белой краской шкафы с массивными дверцами, тяжелые открытые полки.
– Отец решил не менять здесь родную мебель. Ее только отреставрировали. Представляешь, какая эта была роскошь – квартира сдавалась со встроенной кухней, когда везде в Москве были коммуналки!
– Я тоже жил в коммуналке, но не в Москве, – сказал Максимов. – Мой отец служил в военной авиации. Я помню нашу комнату в коммуналке и гарнизонный городок под Рязанью. Много зелени. Летом было хорошо. Мы с ребятами играли в футбол на стадионе. Библиотека была большая – я много читал, по 200 страниц в день.
