Но Эдди тогда еще ничего этого не знал. Рядом с ней он чувствовал себя королем. После театра он пригласил ее поужинать, затем галантно отвез ее домой на такси, В дверях они задержались, он поблагодарил ее за прекрасный вечер и по-детски нежно чмокнул в щечку. Тут она неожиданно пустила слезу и призналась, что он первый настоящий парень, которого она встретила в Нью-Йорке. Он так опешил, что сразу назначил ей свидание.
Тогда же он узнал, что такое любовь. Они отправились в Кони-Айленд. Стоял жаркий июль, на календаре пятница. Она надела в тот день белые брючки и нежно-голубую блузку. К своему изумлению, он понял, что ей тоже нравится гулять с ним, она, пожалуй, им даже гордится. Они ели мороженое, катались в паре на аттракционе под громким названием «Циклон», покупали смешные шапочки с козырьком, все время держались за руки, поверяли друг другу свои маленькие тайны. Когда он довел ее до дома, то не смог удержаться и сообщил, что никогда в жизни еще не был так счастлив. Поразительно, но у нее было такое же чувство.
Вскоре он забросил ферму, дом, проводил все свободное время в Нью-Йорке, ночуя в маленькой комнатушке однокашника по академии, который одобрительно и с удивлением наблюдал за разительными переменами в своем друге. Потом Кэрол-Энн взяла его в Бристоль, штат Нью-Гэмпшир, и познакомила со своими родителями — милой супружеской четой среднего возраста, людьми бедными, но аккуратными, добропорядочными, трудолюбивыми. Они напомнили ему его собственных родителей, но без религиозного пуританства его предков. Они, как дети, радовались за свою дочь, ее успехи, работу, и Эдди отлично их понимал. Он не понимал только одного — как могла такая красивая достойная девушка выбрать такого олуха, как он сам.
Сейчас, стоя у дуба в рощице рядом с «Лангдаун-Лон отелем», он, может быть, впервые осознал, как сильно ее любит. Эдди находился в том кошмарном состоянии, когда ждешь чего-то плохого, самого ужасного, когда не знаешь, что делать, куда бежать, к кому обратиться, когда в глубине души остается все же надежда на счастливый исход, но бегут, неумолимо бегут жестокие стрелки часов судьбы и приближают неотвратимый конец.
И, надо же, как раз перед самым его отъездом они еще и поругались. Час от часу не легче.
Она сидела тогда на тахте, набросив на голое тело его простую хлопчатобумажную рубашку, выставив вперед свои красивые загорелые ноги, ее изумительные светлые волосы рассыпались по плечам. Она читала журнал. У нее всегда была маленькая грудь, но в последнее время она явно увеличилась, потяжелела. Ему страшно захотелось их потрогать. Через минуту он уже запустил руку под рубашку и нащупал сосок. Она молча продолжала читать, только улыбнулась.
Он поцеловал ее волосы, придвинулся. Став его женой, она сильно преобразилась, сначала он даже испугался. Эдди брал в жены тихую, застенчивую девушку, но, как только они вернулись из короткого свадебного путешествия, она стала другой, какой-то ненасытной, странной.
Первым делом она потребовала не выключать свет, когда они занимались любовью. Эдди это, правда, смутило, но ему нравилось видеть ее всю, хоть он этого немного стеснялся. Потом он заметил, что она не запирает дверь ванной, когда моется. Тогда он решил, что глупо ему запираться, если она этого не делает. А однажды она просто вошла голая, когда он мылся, и без всякого стеснения полезла к нему под душ. Эдди был не готов, он опять ужасно смутился, ведь ни одна женщина не разглядывала его так близко и откровенно с тех пор, как ему исполнилось четыре года. Ему было неловко смотреть, как жена намыливает свои бедра, подмышки, он даже сделал себе передничек из полотенца, а Кэрол-Энн было все нипочем, она только смеялась.
Потом она вообще стала ходить по дому голой. Вот и тогда, она сидела рядом в одной рубашке, что, по ее меркам, было вполне достаточно, а он не мог отвести взгляд от тонких, просвечивающих трусиков и того, что скрывалось за ними. Это еще что, бывало и покруче! Вот он, например, мирно варит на кухне кофе, а она заходит в одних чулках с резинками и начинает поджаривать на огне тосты. Или, например, он бреется, а она вдруг входит без лифчика и невинно начинает чистить зубки. А в спальню она порой заходила совсем обнаженной, принося ему на подносе завтрак. Неужели она стала нимфоманкой? Так, кажется, ребята называли девчонок с подобными замашками? Но в глубине души Эдди признавал, что ему это даже нравилось. Во всяком случае, он и мечтать не мог, что по его дому будет разгуливать такая пава, красавица-нимфа, и не кто-нибудь, а его Кэрол, просто удивительно.
За год постепенно изменился и он сам. Он стал настолько раскованным, что ходил уже голым из спальни в ванную и обратно, иногда спал без пижамы, а однажды, когда разгорячилась кровь, вообще овладел своей русалочкой прямо в гостиной, на кушетке — ничего, мебель хоть и старая, но выдержала.
Сначала он все время пытался решить, есть ли что-нибудь предосудительное, ненормальное в их поведении, но потом решил, что это, в конце концов, неважно. Они же взрослые люди и могут делать что хотят, если это никому не мешает. А когда он перестал задавать себе вопросы, то вкусил настоящей свободы, словно птичка, выпорхнувшая из клетки. И это было прекрасно, изумительно.
Он сидел рядом с ней, наслаждаясь их близостью, из распахнутых окон в комнату проникал теплый приятный ветерок, пахло свежестью и смолой. Его чемодан был давно собран, через несколько минут он отправится привычной дорогой в Порт-Вашингтон. Кэрол-Энн оставила компанию «Пан Ам» — она не смогла жить в штате Мэн, а работать в Нью-Йорке, и поэтому устроилась в крупный магазин в Бангоре. Эдди как раз хотел поговорить с ней насчет ее работы, перед тем, как уедет.
Кэрол-Энн вдруг оторвалась от журнала «Лайф».
— Да, я тебя внимательно слушаю.
— Я ничего не сказал.
— Но хотел сказать, правда?
Он улыбнулся.
— Как ты догадалась?
— Эдди, ты ведь знаешь, я слышу, как работают твои извилины, словно тихонько стучит мотор. Ну, в чем дело?
Он напустил на себя важный вид, мягко взял ее за живот, провел теплой рукой по пупку.
— Я хочу, чтобы ты бросила работу.
— Еще рано.
— Нет, не рано, в самый раз. Экономически мы выдержим. Я хочу, чтобы ты больше заботилась о своем здоровье.
— Я и забочусь. Не волнуйся, когда придет время — брошу.
Он почувствовал себя уязвленным.
— Я думал, ты только обрадуешься. Что тебя удерживает?
— Во-первых, нам нужны деньги, а потом, должна же я что-то делать.
— Я же сказал, экономически мы…
— Ладно, перестань, я устала.
— Другие жены вообще не работают.
Она повысила голос.
— Эдди, почему ты так хочешь связать меня, лишить самостоятельности?
Он и в мыслях ничего подобного не держал, поэтому ее слова оскорбили его.
— Ты только из упрямства перечишь мне.
— Я не перечу. Просто не хочу сидеть без дела, как калека.
