Вопреки опасениям Аспирина, полагавшего Белошапочку дохлым, интурист всего лишь провалился внутрь внезапно открывшегося портала – ей-богу, этот вид аномалии переполнял проклятые подземелья. Он свалился вниз, по всей видимости, с приличной высоты. Ноги и голову не сломал, но сильно ушибся и, очевидно, от удара потерял сознание. Когда же пришел в себя, сразу понял: уж лучше б разбился насмерть. Каземат, который он имел удовольствие обозревать из положения лежа, представлял собой узкую коробку с привычным уже сводчатым потолком. Потолок был темный, без единого источника освещения. Однако пол открытых дверей, ведущих из каземата в следующее помещение подземелья, освещался тусклым, мерцающим ядовито-зеленым светом.
– Вкус-с-сна-а…
Белошапочка вздрогнул.
Из глубины соседней комнаты, той самой, что терялась за дверью, доносились утробное чавканье и возня.
Скандинав сглотнул и посмотрел в сторону разверстых дверей. Меж них текла кровь. Хотя нет – она текла там давно. Сейчас это были лишь мутные, засаленные разводы.
Стараясь не производить ни звука, Белошапочка осторожно поднялся, буквально считая удары сердца. Он знал, что происходит за дверью, хотя отдал бы десять лет жизни, чтобы не знать. Рука сама собой потянулась к поясу. О чудо – «Орел пустыни» был там!
Как только пальцы коснулись ледяного металла, юного сталкера окатила такая волна обжигающего жара, которой не ощущал никогда. Ничто в его жизни до этого момента – ни первая сексуальная близость, ни деньги, ни родители, ни друзья, ни впечатления от путешествий и аттракционов, – НИЧТО не могло сравниться с тем фантастическим чувством, которое вдохнуло в разложившуюся от страха душу ощущение холодного пистолета в ладони!
Адреналин, казалось, заполнил все его тело, каждый его ничтожный клочок. Но это не было заполнение страхом или радостью. Это было ощущение всемогущества. Толчок ярости и желание драться. Острое, ярко выраженное и чистое – ЖЕЛАНИЕ УБИВАТЬ.
Не сознавая, что делает, не думая ни о чем, насрав на любые последствия, Белошапка отважно скользнул к двери.
Соседний зал, такой же сводчатый, как и первый, оказался уставлен высокими пузатыми цистернами, заполняющими пространство от пола до потолка. Цистерны соединялись хитросплетением труб, провисших от времени кабелей и лотков со ржавыми вентилями, хранившими следы старой краски. В дальнем углу булькал и скворчал «ведьмин студень». Тусклый зеленый свет исходил именно от него.
Но вовсе не это привлекло внимание интуриста.
Роскошным толстым ковром пол покрывали человеческие кости.
Будучи программистом, Белошапочка видел картинки с костями неоднократно – в играх, журналах и на забавных готических иллюстрациях, которые обожают любители хэви металл. Однако местные кости, можно сказать, обладали непередаваемым шармом. Внешне они выглядели совсем не представительно – однако сознавать их натуральность и реалистичность, ей-богу, стоило дорогого. Большинство «готов», подумал вдруг Белошапка, в этой комнате скончалось бы от страха.
Кровавый след, идущий от двери, тянулся дальше между цистернами. Прислушиваясь к каждому шороху, юный сталкер двинулся по этой отвратительной метке. Почти сразу впереди открылся узкий проход. В дверном проеме сидела низко склонившаяся горбатая фигура. Вопреки своему ублюдочному обыкновению мини-мудачок, как величал это отродье герр Аспирин, сидел в широком черном балахоне насыщенного иссиня-черного, почти бархатистого цвета. Однако капюшон был откинут. Бошку уродца украшал здоровый для скромной черепушки человеческий шлем. Точнее – обычная солдатская каска современного армейского образца.
Интересным, однако, представлялось то, что происходило ниже каски. Носа и глаз каннибала не было видно. За краем армейского шлема сразу открывался вид на безгубый рот. Рот шевелился. Уродец с упоением обгладывал кость, которая еще недавно была женской ногой! Кроссовка, полная крови, валялась тут же, рядом. Чуть поодаль тянулась по полу лента синюшных кишок, наполовину изжеванных и сочившихся сукровицей. Через пару-тройку метров кишки кончались открытым, словно цветок, животом Любавы, которую Белошапочка мгновенно узнал, даже не увидев лица…
Желудок подкатил к горлу, но Белошапке, как бы это сказать, вдруг стало не до рвоты. Он мог блевануть, мог обосраться от страха и упасть в обморок, но сильнее, злее и неимоверно круче всех этих «тонких» желаний его вдруг захлестнуло иное чувство, более грубое и тупое, более примитивное, низменное и пошлое, но настолько обжигающее, настолько безудержное в своей катастрофической мощи, что Белошапочка забыл о себе напрочь и навсегда!
Пригнувшись, как зверь, – и действительно превратившись в животное, – интурист осторожно подкрался к жертве.
Кинетик не спеша отложил в сторону обсосанную ногу и подцепил с пола измочаленные кишки. Потянул на себя с усилием, низко и утробно урча. С шорохом из-за ближайшей цистерны выполз безногий обрубок туловища красавицы Любавы с одной рукой. Из распущенного надвое живота потроха свисали веселыми гроздьями. В холодном воздухе туннеля от них еще поднимался слабый пар.
Горбатый монстр поднатужился, сильнее потянул кишку, которая стала растягиваться, словно сделанная из каучука, ворча приотпустил, дернул снова, напрягся, и тут внутри тела что-то затрещало и лопнуло со слабым всхлипом. Каннибал упоенно присосался к обрывку, серые капли потекли по мертвенно-желтому мутантскому лицу.
Белошапочка поднял пистолет. Он прекрасно помнил, что пуля, как и всякий «летящий» предмет, не способна причинить вред кинетику. Но вероятно, это правило было верно лишь тогда, когда мутант видел предмет и мог им манипулировать. Не теряя времени, интурист мягко вдавил спусковой крючок.
Но тот не сдвинулся с места! Интурист с удивлением посмотрел на пушку, и хотел было повторить попытку, но вдруг понял, как просчитался. Свет падал на его фигуру со стороны спины. Длинная серая тень сталкера лежала поперек комнаты. Рука с вытянутым пистолетом при этом была видна контрастно и очень четко. Значит, карлик знал, что враг здесь. Не он ли притащил Белошапочку в комнату, из которой тот только что вышел? И не он ли… не забрал пистолет?
Сидящий напротив кинетик слишком сильно презирал свою жертву. «Орел пустыни» не ведал осечек, и патроны его оставались в обойме. Но что оружие против мощи телекинеза?
Словно читая мысли человечишки, омерзительное создание неторопливо обернулось. Лицо под пехотной каской украшали многочисленные морщины и вшивенькая седая бородка. Мутант был стар. И возможно, мудр, если слово «мудрость» годится применять к людоедам. «Агаш!» – догадался Белёк. Уставившись на парня сытыми, заплывшими глазами, вождь телекинетиков-каннибалов слегка причмокнул лоснящимся, окровавленным ртом. И протянул руку с обглоданным куском потрохов.
– Будеш-ш-шь? – скрипуче вопросил он, услужливо наклонив голову.
Коротенькая, с куцыми пальчиками ручка протягивала Белошапке обрывок замусоленной кишки.
Парень судорожно сглотнул, голова его закружилась. Глаза кинетика тем временем зорко следили за каждым движением человека. Взгляд Белошапочки упал на изуродованную Любаву. Неестественно свернутое набок, оцарапанное и побитое, на него смотрело прекрасное лицо. Широко распахнутые, остекленевшие, еще влажные глаза смотрели с ужасом и мольбой. Черты были как живые. И по-женски испуганные. Ниже красивого нетронутого лица торчал штырь голого позвоночника. И обглоданные ребра.
