«Бьём из-под ниже пояса. — Лихо беспрестанно смещалась в сторону, меняла направление. — Вот, значит, какие каверзы у нас припасены…»
Два тонких, с полсантиметра в диаметре, гибких «шланга», щупальца — или что там это такое? — увенчанные узкими, влажноватыми серпообразными окончаниями, висели в воздухе на уровне груди Лихо. Явно вытянувшиеся на всю свою протяжённость, подрагивающие, опасные… Реагирующие на каждое движение блондинки.
Уродец был раздосадован. Во всяком случае, гнилушечный провал пасти шамкнул с определённым недовольством. «Шланги» начали втягиваться обратно: неторопливо, будто бы нехотя.
«Мама, мама, что я буду делать? — Блондинка нисколько не обольстилась изменением ситуации. — Мама, мама, — как мне выживать? Все так и норовят обидеть беззащитную женщину…»
Выход был только один — пускать в ход свой дар. Нет, не на полную катушку: на одну десятую, чтобы расшатать уродца. Выиграть толику времени и атаковать. Другого шанса нет. Если бы не эти «скрытые угрозы», можно было попробовать ввязаться в рукопашную, несмотря на то, что конечности уродца имеют преимущество на дальней дистанции. Да, но кто сказал, что он умеет ими «работать» как полагается? Что они не служат лишь для подгребания того, что упало на землю после атаки «шлангами»?
Но всё равно — рисковать не стоило. Слишком красноречиво поблёскивали влажным серпообразные окончания «выскочек». Может, это и не яд. Может, всего лишь какая-нибудь парализующая зараза. Прочувствовать разницу между тем и этим на себе — не было даже зачатка желания.
«Хоть бы булыжник какой кинули, что ли… — Лихо начала разрывать дистанцию, достаточную для того, чтобы за время концентрации уродец не успел её достать. — Слюней и пены с трибун летит больше чем надо, но толку с них… Чего бы такого сообразить, чтобы наверняка? Убойно? А вот это, пожалуй, пойдёт…»
Блондинка пробежалась взглядом по ограждающей арену со всех сторон колючке, выискивая местечко, где она натянута особенно щедро и без провисов. Есть искомое…
Она порысила к намеченному месту, приблизилась почти вплотную, остановилась. Уродец, чуточку сбитый с толку неожиданной сменой поведения противника, дёрнулся следом.
Лихо ждала, быстро доведя себя до нужного предела, за которым можно было приступить к активным действиям незамедлительно.
Пять метров, четыре, три… Тварь приближалась, Лихо почти физически ощущала, что «выскочки» готовы к новой попытке. Что ещё шажок, и будет поздно…
Она отпустила все тормоза, мазнула взглядом. Так чтобы со стороны не бросалось в глаза совсем уж явно, не привлекало ненужного внимания. Просто застыла на одном месте на незначительный промежуток времени, будто собираясь с силами.
По её личному опыту, после такого незначительного выброса негатива отдача наступает не сразу: где-то через полчаса-час. Впрочем, думать о последствиях сейчас — нет смысла. Выживать надо, выживать, без оглядки на средства…
Из пасти гада потёк мучительный стон; мускулистые конечности страдальчески перекорёжились. Тело дёрнула хорошо видимая судорога.
Лихо бросилась к уродцу, двигаясь по широкой дуге, держась настороже. Где гарантия, что даже при физической боли «выскочки» не среагируют, как обычно? Глупо было бы налететь с разбегу…
Не среагировали.
Блондинка обеими руками обхватила сзади корпус твари, оказавшейся на удивление лёгкой, и сделала несколько шагов в сторону колючки. Есть!
Старательно натянутая колючка спружинила, принимая на себя вес гада. Лихо изловчилась и пропихнула существо головой в просвет между тонкими стальными нитями, отпустила. Заполошный визг «красавчика», всем весом повисшего на раздирающей плоть человеческой придумке с почти двухсотлетней историей существования, ввинтился в общий шумовой фон, перебил…
Блондинка отскочила назад и начала работать ногами — жестко, остервенело. Тварь пыталась освободиться, цепляясь конечностями за проволоку, распарывала плоть, визжала всё надрывнее. Лихо била, чувствуя, как проминаются под подошвами ботинок кости, и первые бурые капли жидкости начали падать на землю.
Блондинка немного разорвала дистанцию и сразу же ударила боковым, с подшагом, целясь скосом рифлёного каблука в центр спины, в позвоночник. Мощно, яростно, с выносом бедра. Нога соприкоснулась с плотью твари и провалилась вперёд, на четверть высоты ботинка. Но так, что всевозможные вопросы о дальнейшей судьбе схватки отпали сами собой.
Уродец повис испорченной марионеткой, лужица бурой жидкости под его телом всё увеличивалась, расползалась вширь. Лихо презрительно плюнула в неё и пошла к выходу. На трибунах стояла гробовая тишина.
Остановилась возле до сих пор запертой двери, покосилась на сборище здешних богов и тиранов. Сфинкс, подавшись вперёд, что-то доказывал Молоху — без фанатичного блеска в глазах, но с бесспорно имеющимся нажимом. Правитель экс-Красноярска как-то неуверенно отмахивался, бляха на груди съехала куда-то под мышку, придавая Молоху вид несколько взъерошенный, неподобающий богу. Белобрысый настаивал на своём, зло поджимая губы, роняя короткие фразочки, явно приходящиеся шизу поперёк души.
Своего добился. «Небожитель» нерешительно кивнул, потом снова помотал головой, отменяя предыдущее решение. Сфинкс резко, безапелляционно бросил ещё несколько слов, дожимая собеседника…
Молох тяжело, почти обречённо вздохнул, опустил веки, будто какие-то колебания ещё присутствовали. Белобрысый смотрел на него, не отрываясь. Шиз еле заметно шевельнул губами, добавив к этому такой же, почти незаметный наклон головы. Сфинкс осклабился, с каким-то мстительным удовлетворением устраиваясь в кресле поудобнее. Праздник продолжался.
Лихо встала на своё место, по пути назад успев ободряюще подмигнуть Алмазу. Бог — настоящий конечно же, а не это напыщенное убожество, находящееся в пределах видимости, — троицу любит, но исключения, как водится, ещё никто не отменял.
Алмаз отправился на арену, повинуясь красноречивым жестам охранников: завершающий праздник поединок обошёлся без объявления. Чего тут объявлять? — и так всё понятно.
«Сдаётся мне, что зверинца в „мутантовке“ больше не существует. — Лихо разглядывала выходящих на арену двух амбалистых мутантов, вооружённых устрашающего вида ножичками. — А нечего было домашних зверюшек на людей, за которыми — Родина, натравливать…»
Ножевым боем порченые в какой-то мере владели. Расчёт, по всей видимости, строился всё же не на этом. Рядом с этими битюгами стеклорез смотрелся в подавляющей степени неубедительно. Росточком пониже, в плечах поуже, мускулатура вообще — если не одно расстройство, то явно — не повод для гордости…
Откровенно забавляясь, Алмаз позволил этим гоблинам погонять себя по загону. Но не более одной минуты. Не допустив нанесения ни одной царапины. Человек, проживший семнадцать годочков в атмосфере, на девяносто девять процентов приближенной к армейской, запросто может иметь чувство юмора (пусть даже это утверждение идёт вразрез с одной поговоркой, давно получившей пропуск в умы человечества)… Равно как и превосходную физическую подготовку.
