— А если Муринов всё же займёт место на троне? — спросил Книжник. — А вдруг?
— Вообще-то он производил впечатление не самого придурковатого индивидуума, — заметил Алмаз. — Отнюдь…
— Кривенкин, если верить Лукавину, — тоже не из собачьего дерьма в песочнице слеплен. Если дело дошло до той точки, свидетелями которой мы сегодня стали, — значит, он держит руку на пульсе. Девяносто девять процентов, что так оно и есть. Сволочь, конечно, первостатейная, — но мозги выдающиеся, кто бы спорил…
— А всё же, если предположить другое развитие событий? — упорствовал Книжник.
— Честно?
— Естественно.
— А если честно, — сказала Лихо, — то мне целиком и полностью наплевать. Потому что ни с Муриновым, ни с Кривенкиным я не стану иметь дело. Лукавин со товарищи — тоже были далеко не бессребреники и альтруисты, но они в большинстве своём хоть делали что-то для всех, а не давились в одно жало. И надо сказать — немало делали. Так уж получилось, что эта паскуда Кривенкин оказался на самом верху, и с ним приходилось считаться. Давно надо было эту гниль выполоть, пока у Муринова крылышки не окрепли. Так что нет у нас теперь никакой помощи. Придётся самим, граждане, всё самим…
— Что такое «охренеть», и как с этим уживаться, — вздохнул Алмаз. — А с этим гавриком, который был так мил в приватной беседе, я так врубаюсь, ты уже где-то сталкивалась? И чует моё сердце — не при самых позитивных обстоятельствах.
— Да уж, отоварила я его тогда знатно, — улыбнулась Лихо, прибавляя скорости. — Мы тогда как раз с Андреичем у Лукавина гостили. А Муринов со своими гаврошами припёрся деловые контакты налаживать, свою политическую платформу в полном великолепии предъявить. Слово за слово, возник политический конфликт. Деловое общение застопорилось наглухо, началась ни фига не творческая дискуссия по поводу кардинальных перемен в обществе. По итогам которой пришлось господина кандидата в диктаторы вместе со свитой совокупными усилиями выкидывать вверх тормашками на Тверскую. Мне вот этот кадр и попался.
— Судя по его лицу, это короткое знакомство очень сильно запало ему в душу, — коротко хохотнул Шатун. — Сильнее некуда.
— А господин Муринов, я так понимаю, вряд ли бы нашёл в себе силы, чтобы простить такой пассаж, — хмыкнул Алмаз. — И если бы Шатун любезно не пригласил того хмыря на диалог, то сейчас бы за нами по всей Первопрестольной гонялись ухари потенциального диктатора. Даже не за то, что битая морда, — это очень обидно. А за то, что мы с некоторой долей вероятности могли оказаться людьми из команды Лукавина. Вследствие чего представляем собой опасность, грозя сорвать вроде бы успешно воплощённый в жизнь план.
— А где уверенность, что находящиеся в подчинении у Муринова люди после возможного его устранения будут служить Кривенкину, а не снесут ему голову, поставив во главе кого-нибудь из своих? — Книжник удивлённо поглядел на Лихо. — Ведь прав тот, кто в конечном итоге остался в живых. Не так ли?
— Ага, — согласилась Лихо. — Только ты, как человек, прочитавший книг больше, чем мы втроём настругали кровохлёбов, должен знать, что ситуацию под контроль могут взять только личности. А вот с личностями в данном раскладе как раз проблема. Нема, как сказало известное историческое лицо, матёрых человечищ, или как там правильно… Если не будет вожака — то останется только стадо, которое потеряет чёткий ориентир. Неважно, будет это грабёж соседних угодий или же форсированное строительство нового социального строя. А личностей этих осталось ровным счётом две. Кривенкин и Муринов. Слабо утешает только одно. Возможно, после последних перемен Кривенкин слегка задумается и начнёт делать что-то для социума, а не только для себя.
— А почему тогда Лукавин с остальными не ударили первыми? — не унимался Книжник. — Хуже бы не было наверняка.
— Не было бы, — согласилась Лихо. — Только вот есть одна заковырина, сыгравшая глобальную роль в этой истории. Лукавин со своими реформаторами — люди, как бы помягче сказать, не совсем соответствующие этим ролям. Умные — да. Но тут всё-таки требуется наличие некоторых качеств, которых у них никогда не наблюдалось. Они бы смогли выпихнуть Кривенкина на покой, возможно даже вечный. Но для этого им нужно было дойти до какого-то предела, до точки невозврата. Им попросту не дали времени. Муринов тогда пытался намекать на помощь, при условии, что наверху будет красоваться его историческая личность. Не договорились, конечно же… Если бы договорились, не пришлось бы нам сегодня делать то, что сейчас делаем. Но — уж как сложилось…
— А нас из города-то выпустят? — поинтересовался Шатун. — Коль пошла такая чехарда… Остановят где-нибудь на окраине и шарахнут из чего-нибудь тяжеловесного, чего даже «Горыныч» не переварит. Не опасаешься?
— Вот чего не боюсь — так этого. Собственно, сегодняшняя делёжка власти — это верхушечные игрища. Не будут они объявлять сегодня чрезвычайного положения, чтоб мне так жить. Если Муринов действительно пошерудит у Кривенкина в нежном месте куском арматурины — тогда, скорее всего, с завтрашнего дня начнётся усиление, переформирование и прочие забавы путчистов. Пока он думает, или хотя бы предполагает, что Кривенкин поступит с ним по-джентльменски, — он будет играть по правилам. Если же Кривенкин до конца проведёт свою партию — то ничего не будет вообще. Поправьте меня, если я где-то нафантазировала.
— Да нет, ничего невероятного, — признался Алмаз, и Книжник с Шатуном молча кивнули, соглашаясь с выводом. — Разве что стоит допустить дохленькую вероятность того, что у них что-то пойдёт не так и начнётся кавардак с повсеместным применением огнестрельного…
— Вероятность всегда есть. Вот если она вдруг выпрыгнет, как бесёнок из коробочки, тогда и приспосабливаться будем. Я хоть девушка и не совсем бесталанная, но всё предусмотреть не могу. Поживём — увидим.
Ей никто не ответил. Блондинка не стала переспрашивать, прекрасно понимая, что услышана и понята в полном объеме. «Горыныч» мчал через утреннюю столицу.
— Короче, господа подельнички. — Лихо выгнала заползшее в салон внедорожника молчание. — План у нас такой. Запастись жратвой и горючкой в путь-дороженьку. Притворяясь туристами или кем ещё там: Книжник, придумай — ты у нас самый информационно подкованный… Сама знаю, что туристов здесь уже двадцать пять годочков, как не водится, можете не ржать во весь голос. Можем, кстати, задвигать, что у нас с Книжником медовый месяц. А Алмаз с Шатуном — свидетели. Ну вот так вот получилось, что не свидетель и свидетельница: что поделаешь… Допустим, потому — что мама Алмаза ждала девочку, а родился вот такой ворошиловский стрелок, помноженный на что-то невероятное. Если смотреть на проблему с этой точки зрения — вроде бы как и всё на своих местах. Относительно, конечно же…
— Тьфу на тебя! — беззлобно сказал Алмаз, глядя на гогочущего Шатуна. — Мне вот страшно интересно, кто бы из тебя получился, не произойди в нашей реальности такого бардака, как Сдвиг. Небось учительницей младших классов была бы. Или этой, как её — в самолётах обслуживают… Книжник, напомни.
