— Боезапас какой? — спросил Стеклорез.
— Четыре тысячи патронов. По тысяче — на каждый ствол. Восемь реактивных самонаводящихся зарядов, по четыре — спереди и сзади. Во время «вертушки» режим огня — автоматический. Расходуется триста шестьдесят патронов. При необходимости подача боеприпасов может осуществляться только на переднюю половину комплекса или на заднюю до полного их окончания.
— А что же тогда такое совершенное оружие в серийное производство не пустили? — всё так же уныло, но с ехидцей спросил Книжник. — Из-за отсутствия вертикального взлета? Или начальству тюнинг не глянулся?
— Да нет, — Арсений Олегович никак не среагировал на ехидство очкарика. — Из-за расхода топлива и небольшой скорости передвижения. Максимум двадцать километров в час — это как-то не радует… Было велено увеличить хотя бы до тридцати.
— Увеличили?
— Не успели. Нам его в «Утопию» всего за два месяца до Сдвига привезли. Пока первые намётки нарисовались, пока то, пока сё… Неважно, что там замышлялось в прошлом, главное, что сейчас нам это вполне подходит. Девушка, а у вас как успехи? Очень хочется знать, если честно. Всё-таки мы с этой разработкой главных мировых конкурентов переплюнули. Что Штаты, что самураев… Насколько я знаю, аналогов такой разработки нигде не существовало. Это — нечто среднее между лёгким, я бы даже сказал — легчайшим, гибким экзоскелетом и нанокостюмом. Это — будущее. Без нанотехнологий, как я уже успел упомянуть, не обошлось, но результат был потрясающий. При таком весе и компактности и такие выдавал показатели! Если бы не видел своими глазами, ни за что не поверил бы. Это был прорыв, судари мои. Самый настоящий, который случается один раз в столетие. А ведь доработали всё за три дня до Сдвига. Вот и не верь после этого в Божий промысел. Ладно, заговорился… Как вы, девушка, себя в нём чувствуете?
— Как бы вам сказать… — Лихо подошла к пребывающему в пучине меланхолии Книжнику. И, сцапав его за шиворот, без видимого усилия подняла одной рукой на полметра от земли. Книжник болтался в воздухе, повякивая вполголоса: частью возмущённо, частью завистливо. Лихо поставила его на место, огляделась. Выбрала молоденькую сосенку, растущую в десяти шагах от неё, сделала два быстрых, плавных шага. Прыгнула вперёд, на трёхметровую высоту, крутанув в воздухе двойное сальто. Приземлилась на обе ноги, на расстоянии вытянутой руки от дерева, и — ударила правой ногой, круговым с разворота.
Сосенку разнесло пополам. Лихо спокойно повернулась и пошла в сторону ожидающих её соратников. Алмаз несколько раз хлопнул в ладоши, Шатун поскрёб в затылке, очевидно прикидывая, что получилось бы, найдись костюмчик его размера. Книжник яростно и неприкрыто страдал, что в этой игре в супергероев ему не достаётся даже роли второго плана. Так, эпизод в массовке, третьим статистом справа, во втором ряду, в бесцветной хламиде, без слов, без эмоций… Декорация-с.
— Вот и славненько, — восхитился Арсений Олегович. — Кстати, ему ещё нет названия. В бумагах официального толка он значился как «Изделие № 62». Если есть желание, можете назвать как-нибудь подобающе. Посмотрим, как у вас обстоят дела с романтической жилкой.
— Нехай будет «Лиходей». — Блондинка отозвалась через долю секунды, будто название уже давно сидело в её голове. — Делишки нам предстоят не самые чистоплюйские, название должно быть в масть.
— «Мечтой феминистки» назови, — подсказал Алмаз, на всякий случай держась подальше.
— А первым трофеем будет язык одного острослова, — парировала блондинка. — Шути дальше.
— Вроде бы всё, — подытожил Арсений Олегович. — Если я всё правильно понимаю, пора выдвигаться на исходные позиции. Или надо дать время для морального настроя?
— Да какой там настрой… Прийти, увидеть, победить. Чем дольше мы тут релаксировать будем, тем больше там этой швали соберётся. Сразу пойдём.
Лихо замолчала.
— Это не может не радовать. — Старый учёный опустил руку в карман штанов, выудив оттуда непрозрачный пластиковый контейнер размером со спичечный коробок. — Последний штришок, на всякий случай. Принуждать никого не буду, но обстоятельные разъяснения дать просто обязан. Кто знает — может быть, это будет тем самым последним шансом.
Он сдвинул крышечку контейнера, в котором оказалось шесть выемок, диаметром в три-четыре миллиметра, с находящимися в них то ли бусинками, то ли капсулами. Без маркировки, без чего-либо.
— Это что такое? — озадачился Книжник. — Волшебная фармакология?
— Совершенно верно. Можно даже дополнить, чтобы было более достоверно. Волшебно-критическая фармакология. Пилюля камикадзе. Можно допрыгнуть до небожителей и учудить там дебош, и никто вас не остановит. Может быть, я несколько утрирую, но всё обстоит очень близко к обрисованной мною картине… Такой мультфильм, как «Месть кота Леопольда», я так думаю, вы не видели. Старенький такой, с непомерной концентрацией позитива.
— Не удосужились.
— Было там такое милое… из семейства антидепрессантов, что ли? — не суть важно. Помню, что это было лекарство от доброты: «Озверин» называлось. По части воздействия на организм имеющаяся у меня химия в каких-то чертах слизана с этой выдумки. Принцип действия в общих чертах я уже описал. Батальон берсеркеров, столкнувшийся с принявшим эту прелесть человеком, был бы в мгновение ока растоптан до состояния трухи, не сумев оказать слаженного противодействия.
— Так, может, по пилюле закинем и шороху наведём? — оживился Книжник. — Зачем нам все эти «Лиходеи» и остальная техника?
— Процент выживших после приёма этого препарата — где-то около двадцати пяти. — Вид у Арсения Олеговича был какой-то виноватый. — Сами понимаете, что три доли из четырёх идут со знаком «минус». Да и время действия не то чтобы… Самое большее — полторы минуты, если очень сильный организм. Самое меньшее — минута. Потом либо сразу летальный исход, либо вы оказываетесь везунчиком. Есть ещё нейтральная реакция, но она была лишь единожды за всё время экспериментов. Кома на два с половиной месяца. Потом, правда, очнулся. Выжил. Поэтому предлагаю оставить «Озверин» на самую пиковую фазу операции. Я никого не принуждаю, каждый решает сам. Лично я очень надеюсь, что всё обойдётся без экстренных мер. Но запасной план должен быть, или я совсем уж ничего не понимаю в искусстве войны…
— Опыты на людях? — уточнила Лихо. — Только не говорите, что на хомячках или обезьянках, а до этого — оговорка была. Сколько угробили-то? Или у вас к дверям лаборатории змеистая очередь в три ряда из добровольцев стояла?
— На людях, — Арсений Олегович смотрел на неё безо всякого раскаяния. — Добровольцах. Про смертельно больных слышали? Ровным счётом — двадцать восемь опытов провели. Каяться не собираюсь, никого не принуждал, разве что всей правды не говорили. Выдавали всё за испытание лекарства именно от той болезни, которой был болен доброволец. Манили шансом, так сказать…
— Гуманисты… А две можно принять? — серьёзно спросила блондинка.
— Нет. Две — это верная смерть.
