– Да! Что? Когда? Ко мне? – и попятилась назад.
– В чем дело? – Максим старался быть обаятельным, но получалось, видимо, неважно. Боброва заметалась вдоль стены от тумбочки с букетом из искусственных цветов к зеркалу, рухнула в кресло, вскочила и выпустила, наконец, из рук телефонную трубку.
– Что… – Максим не договорил. Он уже услышал топот, по коридору шли несколько человек в тяжелой обуви. Они прогрохотали мимо череды дверей, свернули и направлялись сюда, к кабинету директора. Боброва вжалась спиной в стену и таращилась то на Максима, то на свою сумку, но не двигалась и молчала. Максим бросился к двери, дернул за ручку – закрыто, но толку-то. При желании дверь можно легко выбить, а, судя по обрывкам фраз, доносившимся из коридора, новые «клиенты» желали именно этого. И даже прилагали усилия, чтобы исполнить свое желание – дверь вздрогнула от первого удара. Максим отпрыгнул к столу и обернулся через плечо. Боброва вытряхнула из своей кошелки все, что там было, вытащила деньги, те, что минут двадцать назад отдал ей Максим. Скомкала кое-как одну купюру, запихнула себе в рот и принялась жевать.
«Мать твою, да тут умственная отсталость и кретинизм в одном флаконе. А может быть еще и идиотия. Что она делает? Зачем?» – вид жрущей деньги Марины Владимировны отвлекал его от происходящего в коридоре. Дверь все-таки оказалась крепкая, а «гости» очень спешили. Кажется, двоих оставили караулить мышеловку, а еще двое отправились на поиски инструмента. Где-то далеко кричала охранница, кто-то вторил ей, телефоны Бобровой – городской и мобильный – звонили, не переставая. Но директор дома-интерната не отвечала, ей было не до того. Первую купюру она уже, плача и давясь, успела сожрать, теперь потянулась за второй. «Жуй, жуй, старайся, минут десять у тебя еще есть. Я, если что, номера купюр переписал» – Максим занял позицию у двери, прислушивался к голосам в коридоре и смотрел, как Марина Владимировна тщательно пережевывает пищу. «А еще говорят, что в стране денег нет. Вот если бы каждого чиновника вовремя взять за руку, сколько денег можно набрать на любое дело. И ведь это только мелкий чиновник. А если чин повыше, да клизму сделать…» – дверь вздрогнула от мощного удара. Кажется, те, кто рвался в кабинет, нашли то ли кувалду, то ли близкий к ней по силе воздействия инструмент. Если это так, то до вторжения оставались считанные минуты. Боброва понимала это не хуже Максима, она кое-как проглотила вторую купюру и затолкала себе в рот третью, даже предварительно не смяв ее хорошенько. «Не успевает» – Максим подхватил с пола и закинул на плечо рюкзак и приготовился к броску. Кто бы ни был там, за дверью, надо попытаться уйти чисто, а потолковать с Бобровой можно в другой раз. Ну, погнали, что ли…
Дверь распахнулась, и в кабинет ввалились сразу двое. Первого Максим встретил удачно – подсечка, и гость устремился головой в радиатор отопления. Второй тоже полетел, но мишенью для него стало зеркало. А потом стеклянная дверца шкафа и, для верности, тот же радиатор. Пригодилась и ваза, от нее досталось третьему, особенно хороши оказались осколки яркого стекла. Они очень быстро окрасились в багровый монохром, как и волосы и физиономия третьего «клиента». Путь был свободен, Максим перепрыгнул через тела и выскочил в коридор. Навстречу бежали еще двое, и один уже расстегивал на бегу «молнию» на куртке. Максим метнулся к одной стене, потом к другой, прыгнул вперед, схватил стрелка за руку с пистолетом и заломил ее ему за спину. «Макаров» грохнулся на пол, «гость» заорал от боли в сломанной руке и с воем упал в объятия товарища. Максим подобрал пистолет и рванул дальше по коридору. Одна дверь, вторая, третья, четвертая – за ними тихо, как в склепах. А пятая открывается, медленно, так, словно кто-то прилагает для этого огромные усилия. И из нее в коридор выползает кто-то, именно выползает на четырех конечностях до середины прохода и усаживается в самом центре, задирает голову.
Смех был нечеловеческий, такие звуки могло бы издавать долго прожившее рядом с людьми существо, которое не стало человеком, и никогда не станет, поскольку этого не позволят глубокие нарушения и стойкое, необратимое недоразвитие уровня психической деятельности плюс врожденная органическая патология головного мозга. Существо может лишь есть, спать и испражняться, в большинстве случаев – под себя. И самостоятельно передвигаться способно только на четвереньках. Максим бросился в одну сторону, затем в другую, а существо повторяло его движения, оно играло в новую увлекательную игру и не желало останавливаться. Оно веселилось от души, исторгало отрывистые, похожие на карканье звуки и шустро передвигалось по коридору. Максим остановился на мгновение, оглянулся, снова рванул вперед – тот, четвертый, уже пришел в себя и мчался следом. И кто-то был впереди, в секторе коридора, скрытом от обзора створкой открытой двери. Ребенок – мальчишка лет семи, босой, в чем-то похожем на халат, полз по полу навстречу Максиму, тянул к нему грязные руки и улыбался, развесив слюни. Максим толкнул перед собой дверь, промчался мимо и услышал, как створка со стуком ударилась о косяк. Мальчишка на полу заревел от страха или от боли, Максим обернулся и застыл на месте. Медсестра или санитарка, не разобрать, схватила мальчишку за руку так, что едва не вывихнула ему плечо. И поволокла обратно в палату, из распахнутой двери в нос ударил тяжелый настоявшийся запах мочи и пригорелой пищи.
– Не тронь его! – заорал Максим и бросился назад. Санитарка подняла голову, завизжала и отпустила мальчишку. Он шлепнулся на пол и сам шустро пополз в палату. А Максим замер на месте – в спину ему уперся ствол пистолета.
– Стоять. Руки, – скомандовали сзади.
– Стою, – Максим не двигался, разжал пальцы, «макаров» и рюкзак упали на пол.
– Молодец, – повторил кто-то негромко, Максим повернул голову и тут же ослеп от боли – удар пришелся в поясницу. Следующий – по затылку, потом в живот, а дальше все происходило очень быстро. Исчезли звуки, стены коридора тоже пропали, осталась только боль. Максим успел закрыть руками голову – его били сразу трое. Тот, со сломанной рукой, теперь отрывался за себя и за того парня. Вернее, за парней, оставшихся в кабинете директора. Грань, за которой мозг отключает сознание, была уже близка, протяни руку, и вот она, спасительная тьма. Но те, кто бил его, тоже это знали. Отключиться Максиму не дали, подхватили под руки и потащили по коридору. Старый затертый линолеум расплывался перед глазами, и на нем оставалась дорожка из темных пятен крови, капавшей из разбитого носа.
– Он, он, это он! Я его спрашиваю: «Как вы вошли?», а он отвернулся, и сразу туда, – протарахтела где-то далеко охранница, перед глазами появились ступени, потом короткая полоса серого асфальта и темный салон машины. Максима запихнули на заднее сиденье, сковали наручниками руки, рядом с ним уселись двое. Максим запрокинул голову назад, чуть повернул ее в сторону. Дверцы дружно хлопнули, машина дернулась и рывком, присев на задние колеса, взяла с места. Он успел заметить за тонированным стеклом охранницу, открывшую ворота, забор интерната и лесок у обочины дороги. На этом все закончилось, смотреть дальше было не на что. Машина летела по дороге со скоростью километров сто, не меньше, пассажиры и водитель молчали. Тот, кто сидел на переднем сиденье, покопался в рюкзаке Максима, долго рассматривал его документы, покрутил в руке «ярыгина» и нож в «скандинавских» ножнах, ухмыльнулся и пробормотал что-то неразборчиво. Потом побросал все обратно в рюкзак и достал свой мобильник:
