— Ну ты даешь! — не сдержавшись, восхищенно воскликнул Долгов. — Ты все рассказывай, что знаешь. И вообще, почему не ты эти книги пишешь, — старпом хлопнул рукой по возвышающейся на столе стопке, — А те, кто ничего не знает?
— Я обязательно напишу, — серьезно ответил Рябинин. — Но позже. А пароход этот, брошенный экипажем, еще долго дрейфовал. Пока на него не наткнулась и не добила немецкая лодка.
— Вот так-то, командир! — восхитился старпом. Будто и не Рябинин, а он сам блистал перед командиром знаниями. — Вон кого надо было сразу к нашему плану подтягивать.
Дмитрий Николаевич тоже не смог удержаться от удивления. Таких подробностей он ни в одной книге не видел.
— Саша, ты нам проясни два важных момента. Это, если что-то еще забыл про американский пароход, и про то, как атаковали наш танкер. От точности твоих знаний, возможно, будет зависеть жизнь нашего старпома.
Заметив непонимающий взгляд Рябинина, командир улыбнулся:
— Да, Саша, это так. Мы хотим забросить капитана третьего ранга Долгова на наш танкер, чтобы он спас твоего деда. И кстати, откуда ты знаешь такие подробности? Я надеюсь, ты их не выдумываешь?
Рябинин густо покраснел и смущенно начал оправдываться:
— Нет, товарищ командир. Я в семье поздний ребенок, и мне уделяли много внимания. Меня учили старшие братья, а особенно папа. Он считал, что я должен знать историю. И не такой, как ее нам подают, а как было на самом деле. А подробности я знаю, потому что их рассказывали моему отцу бывшие моряки с «Азербайджана». Они приглашают его каждый год на встречу ветеранов конвоев. Как бы взамен моего деда. И они к нам в Санкт-Петербург часто заезжают.
— Ну ладно, ладно, — примирительно произнес Дмитрий Николаевич. — Я не хотел тебя обидеть. Просто удивительно, когда ты говоришь про самолеты, о которых я даже не слышал.
— Мы с папой делаем модели военной техники, и «Хейнкель-115» я знаю, потому что в нашей коллекции он есть. Это поплавковый торпедоносец, способный садиться и взлетать с воды. Кстати, ветераны рассказывали моему отцу, что когда торпеда попала в американский пароход, то зенитки кораблей эскорта сбили другой, такой же самолет. Он упал в воду, и экипаж выбрался на резиновую лодку. По ним начали стрелять, но под огнем рядом сел другой торпедоносец и спас экипаж.
— Да… Удивительно. Впрочем, никто не спорит, герои есть везде. А вот как погиб твой дед? Это известно?
— Смутно. Папа пытался выяснить, но никто точно не знает. После взрыва все бросились заделывать пробоину, а потом, когда осмотрелись, деда уже не было. Все склоняются к тому, что его выбросило за борт. И найти его уже не смогли.
Рябинин на мгновение умолк, а затем вдруг задрожавшим голосом попросил:
— Товарищ командир, а можно мне с товарищем старшим помощником?
Дмитрий Николаевич поднял брови, а Долгов громко расхохотался.
— Нет-нет, Саша! — старпом обнял Рябинина за плечи. — Не будем еще сильнее все запутывать. И так такая чехарда, что без стакана не разберешься. За предложение — спасибо. Но я уж как-нибудь сам. Ты лучше скажи — а как с этой радисткой получилось? С женой капитана. Или ты не в курсе?
— Мария Изопова находилась в момент взрыва в радиорубке и была тяжело ранена. К сожалению, ее спасти не смогли.
— А деда твоего как звали?
— Василием.
— Хорошо, Саша, ты нам здорово помог, — Дмитрий Николаевич встал. — Ты иди, а мы еще тут подумаем.
Выпроводив Рябинина и закрыв плотно дверь, он спросил:
— Ну, что скажешь, Толик?
— Я в шоке. Бывает же еще такая молодежь. Что я скажу? Молодец, скажу!
— Ты все о Рябинине, а я спрашиваю о тебе. Запал не пропал еще? Или, может, другой способ поищем?
— Обижаешь, командир! Теперь даже сильней захотелось. Смотри, сколько узнали. Теперь и тебе спокойней будет. Как ты там говоришь? Отполировали красивую версию?
— Что-то мне твое щенячье настроение не нравится. Ты представляешь, скольких ты еще не знаешь мелочей, которые известны любому мальчишке этого времени?
— Да брось, командир. Я теперь им про этот «хейнкель» как заверну, так кто там сомневаться будет? Да и в чем сомневаться? В том, что я русский моряк?
— Не знаю, — Дмитрий Николаевич недовольно уставился на Долгова. — Может, тебе вообще молчать? Давай, ты будешь немым?
— Ну начинается! А давай, командир, я еще буду косым, хромым и недоразвитым? Ну чего ты боишься? Не к немцам же собираюсь! К своим!
Дмитрий Николаевич тяжело вздохнул и согнулся, будто ему на спину взвалили гору.
— Ну смотри, Толик. Если еще и ты мне выкинешь номер, никогда тебе не прощу. Хватит мне плодить вакансии на лодке.
— Не боись, командир! Не подведу!
Полярный день играл лучами солнца в грациозно проплывающих мимо изумрудно-зеленых айсбергах. Определить, день сейчас или ночь, можно было только по тому, в какой стороне светит солнце. Дмитрий Николаевич задрал голову и посмотрел на совершенно не слепящий солнечный диск. Где он? По курсу? Значит, сейчас глубокая полночь. Рядом проплыла льдина с греющимися тюленями. Увидев лодку, они недовольно сползли в воду и облаяли выглядывающих из рубки людей. Море было спокойное и тихое. Хлопья тумана появлялись из ниоткуда и, окутав подводную лодку, следовали за ней, как неотлучные стражники, как бы пытаясь укрыть своего хозяина от посторонних глаз пуховым одеялом, белыми хлопьями. «Дмитрий Новгородский» скользил беззвучно, как призрак, то появляясь из тумана черными округлыми обводами, то исчезая в возникшем на пути влажном облаке. В этом районе они крутились уже сутки. Скоро здесь должен будет проследовать конвой, притягивающий как магнит стаи подводных лодок и самолетов. Но пока было тихо и безмолвно. По времени, так пройдет еще пара часов, а затем где-то здесь разгорятся первые боевые стычки с первыми боевыми потерями. Застывшее море вспорют белые следы торпед, а затаившее дыхание небо расколют дымные следы трассеров и разрывы зенитных снарядов. А пока тишина… «Дмитрий Новгородский» захрипев балластными цистернами, исчез под водой и затаился, ожидая начала представления.
Командир спустился на нижнюю палубу и теперь сидел вместе с Максимом в отсеке гидроакустического поста и смотрел на экран надводной обстановки. Точного времени прохода конвоя над их головой не знал никто, и они постарались прибыть в район к началу суток. Было известно место, где был торпедирован американский пароход, и то, что это произошло утром четвертого июля. И все.
Хронометр показал два часа, затем отмерил еще час, но экран по-прежнему был пуст. Дмитрий Николаевич начинал волноваться. Вызвав штурмана, он принялся его допрашивать:
— А ты уверен, что сегодня четвертое июля? А не пятое или третье?
— Уверен, командир. Мы же еще на острове метеорологов календарь захватили и дату уточнили.
