Сварог прошелся по залу, отчего-то стараясь, чтобы шаги звучали не слишком гулко. Остановился у длинного, овального, тяжелого стола из карлейского ореха — исторического стола, возрастом в полторы сотни лет, окруженного тяжелыми креслами, своими ровесниками. Отчего-то и в этот момент, когда никак не следовало отвлекаться на что-то постороннее, в который раз попытался угадать: продолговатое темное пятно слева — и в самом деле впитавшаяся в древесину, как ни чистили потом, кровь герцога Фирлента, как гласят легенды, или просто более темный кусок дерева? Нужно позвать Грельфи как-нибудь, уж она-то определит точно… Такие вещи она умеет…
Выругался про себя. Потому что прекрасно понимал, почему отвлекается на постороннее — оттягивал неизбежное. Не умерло еще в короле что-то человеческое. Но ведь не подействовал на нее эликсир…
Он превозмог себя — без столь уж тяжелой внутренней борьбы как-никак королевское изрядно потеснило все прочее. Подошел, остановился прямо напротив Эгле в каком-то шаге. Красавица королева все так же смотрела на него с нескрываемой враждебностью, чуть побледнев, но ее глаза оставались сухими. В голове у Сварога словно бы промелькнул посторонний отзвук — словно услышал отдаленное тревожное пение военной трубы. Что это означает, он так и не понял, но то ему не примерещилось, это было что-то, безусловно, постороннее, услышанное им не слухом. «А вдруг…» — подумал он с надеждой. Вдруг это как раз и означает, что они начали? Хорошо бы…
Поморщился, зная, сколько пар глаз уставились сейчас на него, и сколько пар ушей услышат каждое сказанное слово. Спросил:
— Интересно, почему на вас не подействовал «эликсир правды»? Он действует на любого земного человека, не владеющего магией и волшебством, не защищенного заклятьями…
— Не знаю, — сказала Эгле сухо.
Похоже, она снова не хотела говорить неправду, которую Сварог мгновенно определил бы. Что это такое, и откуда оно у нее? Прежде за ней не замечалось никаких особенных способностей, была самым обычным человеком. И то, что она тогда проделала с озером… Чего-то нахваталась на Древних Дорогах? Чему-то научилась у Вингельта и его друзей?
С неудовольствием поймав себя на том, что снова неосознанно пытается оттянуть неизбежное, встретился с ней взглядом и спросил, стараясь, чтобы голос был лишен всяких человеческих чувств:
— И что же теперь прикажете с вами делать?
Глава VIII
КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА
Глянул на часы — с того времени, как он увез Эгле из дома, прошло всего-то полчаса. Стахор мог еще и не вернуться. Остается тянуть время и надеяться…
Он встал вполоборота к креслу — не сомневался в своих людях и в технике, но лишняя предосторожность не помешает, мало ли что они могут придумать…
— Вы в состоянии делать, что хотите, — иронически улыбаясь, сказала Эгле. — Я женщина, и я скована…
— Если рассчитываете меня уязвить, крупно ошибаетесь, — усмехнулся Сварог. — Следствие — такая штука, которая не делает различий меж женщинами и мужчинами…
— Следствие… — протянула она насмешливо. — Знали бы вы, как я вас ненавижу… Нет, не вас персонально, не в вас дело… Всю эту кучку сытых бездельников, парящую над облаками и диктующую свою волю миллионам людей…
Сварог даже слегка оторопел, но тут же опомнился. Усмехнулся:
— Ах, вот как? Мне встречались люди с подобными убеждениями, но вот из уст коронованной особы их слышу впервые… Любопытно было бы знать, вы этого от Вингельта нахватались или думали так и прежде?
— Прежде, — ответила она спокойно. — От такого признания моя участь никак не изменится, верно?
— Верно, — сказал Сварог. — Простите, а ваш муж придерживается тех же убеждений?
— Спросите у него.
— Надеюсь, случай выпадет… — сказал Сварог. — Значит, вот так… это позволяет строить версии… Начинаю крепко подозревать, что Брашеро со своей шайкой, прослышав о ваших умонастроениях, вам поначалу представились идейными борцами с тиранией ларов или кем-то вроде… Ну, а сейчас вы их тоже считаете борцами с тиранией? Или обыкновенными сволочами, занятыми исключительно собственной выгодой?
— Какая разница? — пожала плечами Эгле. — В любом случае вам, сытым и тупым владетелям, будет только хуже…
— А говорили, вы умница… — сказал Сварог. — А вы дура… Вы что-нибудь слышали про Токеранг и токеретов? Не могли не слышать, общаясь с Вингельтом, уж он-то наверняка их прекрасно знает. Неужели вы всерьез полагаете, что они собираются выступить против Империи? Гораздо больше верится, что в первую очередь достанется тем самым «миллионам угнетенных», о которых вы так печалитесь. Потому что небо им не по зубам.
— Это мы еще посмотрим, — процедила Эгле. — В любом случае, вам станет очень неуютно там, за облаками…
«Ничего нового», — меланхолично подумал Сварог. Другая планета, другой мир, а мысли те же. Зашвырнуть ее на Землю, года в семидесятые — получилась бы ярая активистка каких-нибудь «Красных бригад», где, в общем, дураков не было, зато имелось немало интеллектуалов обоего пола… «Чем хуже, тем лучше». Как это там, в Библии? Нет ничего нового под этим солнцем…
— Я бы с удовольствием с вами подискутировал на эту интересную тему, — сказал Сварог. — В другое время и при других обстоятельствах. Но сейчас не до лирики, сплошная конкретика навалилась… Значит, говорить вы не будете… Вы хорошо понимаете, что вас при таком раскладе ждет?
Он смотрел, как на очаровательном личике сменяют друг друга самые разные чувства: недоверие, тревога… В голове снова послышался тот непонятный отзвук, словно бы раздававшийся ближе и сильнее.
— Но вы же не хотите сказать… — произвела она, еще более побледнев.
— Именно, — кивнул Сварог. — Остается одно — пыточная…
— Подонок!
— Ничего подобного, — серьезно сказал Сварог. — Во-первых, я сейчас не человек. Я король. То есть работающий механизм, в котором нет ничего человеческого. И думать должен, в первую очередь, о своих подданных, а не о ваших вольнолюбивых идеях или целости ваших косточек… Во-вторых… При чем здесь небо? Можно подумать, это там придумали пыточные и силой их на земле внедряли, а вы, гуманисты и добряки усиленно отпирались… Боюсь, вы сами до этого додумались. Вы словно бы даже удивились, полное впечатление… Как будто благородных не пытают. Еще как. Я говорю даже не о свежих примерах — когда, скажем, лет шесть назад по приказу Конгера Ужасного на Монфоконе разорвали лошадьми не какую-то крестьянку, а герцогиню старинного рода… Давайте лучше поговорим о вашей милой родине, княжестве Скатерон. Я кое-что просмотрел по его истории… Там написано, что во время знаменитого заговора барона Гудера ваш родной дедушка дюжинами вздергивал на дыбу не только благородных кавалеров, но и благородных дам… И я бы его нимало не порицал, заговор был невымышленный, а настоящий, серьезный, включавший в планы и убийство вашего дедушки… Но он, не особенно разбираясь, велел пытать и виновных, и невиновных, а невиновных, как пишут, приходилось человек по десятку на каждого настоящего мятежника и заговорщика. Как нам с этим быть, Эгле? Насколько я знаю, ваш дедушка умер, когда вам было года четыре, вы успели не раз посидеть у него на коленях и получить от него кучу леденцов… Хорошо, я подонок. А он — нет? Маркизе Альвине Латорми, как позже выяснилось, совершенно непричастной, было всего девятнадцать… Вы знаете, что с ней сделали палачи вашего дедушки? В толк не возьму, почему он — любимый дедушка, а я — подонок. Тут уж всех следует по одной мерке мерить…
