А ведь верно.
Мысль не показалась неожиданной, интуитивно он давно это понял, а сейчас осознал окончательно. Этим несчастным некому было помочь, как помог бауманцу Натуралист, и ими занялся Мертвый Перегон.
Димка медленно брел по центральному проходу мимо серых палаток и чувствовал себя полнейшей развалиной, ходячим трупом с высохшей кожей, с одеревеневшими костями, скрипевшими при каждом усилии, с кровью, превратившейся в стылую водицу, которая в любой момент могла замерзнуть от дыхания тьмы за спиной и навсегда превратить его тело в ледяную статую. Даже мысли погасли в его опустошенном бессилием и скованном пронизывающим холодом сознании, и лишь пар, вырывавшийся изо рта, говорил, что он пока дышит. Борется. Живет. Исступленное желание выжить наперекор всему, добраться до девушки, которую любил всем сердцем, и вырваться отсюда вместе с ней, не позволяло ему остановиться и тихо угаснуть, развалившись на куски омертвевшей плоти…
Он брел в окружении теней, следивших за каждым его шагом. Неприкаянные души, по каким-то причинам не сумевшие найти упокоения. Казалось, они подбадривали его своим присутствием, выглядывая из-за пилонов, высовываясь сквозь призрачную ткань палаток. Димке даже почудилось что-то знакомое в облике некоторых из них… Вон тот грузный призрак с угрюмо-насмешливым взглядом – не Ангел ли, пытавший его на Курской-радиальной по приказу Панкратова? А тот тощий и надменный – не сам ли Панкратов? Ласковая улыбка… Анюта? Ободряющий взгляд… Натуралист? Еще один, рослый седовласый старик – воплощение тоски и скорби… Он… Нет. Не может быть. Просто показалось…
Дверь лазарета беззвучно распалась трухлявыми кусками, едва он коснулся ее окостеневшей рукой.
Наташка была там.
Девушка стояла посреди помещения, наставив пистолет на кушетку, где должен был лежать незнакомец, но теперь это место пустовало. Стояла неподвижно, безмолвно.
Последние несколько шагов Димка преодолел в каком-то сумеречном провале сознания. Только что переступал порог лазарета – и вот уже девушка прямо перед ним. Он обогнул ее, встал перед ней, всматриваясь в родное лицо. Ее большие выразительные глаза, устремленные в пустоту, ничего не видели, но в них была написана мука. На ресницах и волосах девушки серебрились кристаллики инея, кожа была бледной, словно пергамент. И холодной как лед – Димка обнаружил это, как только обхватил ее лицо своими ладонями.
Взволнованный шепот стынущим паром сорвался с его губ:
– Наташ… Наташка…
Димка медленно развел в стороны ее руки, все еще стискивающие пистолет. Ее послушное кукольное тело ощущалось таким хрупким, что возникло опасение, будто любое неосторожное движение ее сломает. Он торопливо распахнул полы куртки девушки, прижал ее к себе, обнимая и отдавая свое тепло, и приникнув щекой к щеке, снова горячо зашептал:
– Ты спасла меня… А теперь мы должны уйти отсюда. Иначе останемся здесь навсегда. Ну же, Наташ! Соберись с силами. Ты сможешь! Я не хочу потерять тебя из-за того, что ты пыталась помочь мне… Только не так…
Тьма просочилась в лазарет, подступила ближе, она нетерпеливо шевелилась уже рядом, протягивая к живым жадные лапы, разглядывая их тысячами ждущих глаз потерянных и загубленных душ.
Робкий удар сердца подруги он не услышал – почувствовал всем своим телом. Затем сердечко девушки застучало смелее – еще и еще. Димка немного отстранился, чтобы снова заглянуть Наташке в лицо. Ее веки дрогнули. В глазах появилось осмысленное выражение.
И в этом миг все вернулось.
Вспыхнул свет лампад в углах, от предметов, дрожа, потянулись настоящие, живые тени. Теплый воздух овеял лицо, заставляя щеки девушки порозоветь. А на кушетках словно из ниоткуда материализовались два трупа – Кренделя и еще какого-то типа со шрамом через все лицо. Тела инициированного среди них не было. И сразу, словно прорвав ватную стену, сквозь дверь в лазарет, снова оказавшуюся целой и невредимой, ворвался хор отчаянных криков и грохот частых выстрелов – специфическая музыка боя. Даже не выглядывая, Димка не сомневался, с кем схватились люди Новокузнецкой.
– Дим… – Наташка с неожиданной силой вцепилась парню в плечи, с отчаяньем глядя ему в глаза. – Этот человек… мы сделали что-то не то. Он опасен! Его нужно найти!
Димка безотчетно покосился на свободную кушетку, манящую своей ровной кожаной поверхностью. В сознании тупой занозой засело неудержимое желание рухнуть и отключиться, не сходя с места. Но девушка только что подтвердила его худшие опасения. Сотников устало кивнул:
– Им займемся потом, а сейчас на станции морлоки. Дверь в отсечке открыл не я, но я ее не закрыл. Не смог закрыть… И вот еще что. Возникнет слишком много вопросов, если люди увидят нас сейчас вместе. Придется рискнуть снова и обставить все так, будто я только что появился на станции – нормальным способом, а не через реальность мертвых. Чем быстрее я доберусь до отсечки и перекрою путь тварям, тем меньше будет жертв. Сумеешь прикрыть меня еще раз? Наташ, я не настаиваю. Если ты слишком устала, то…
Он чувствовал ее тревогу, она плескалась в глазах любимой, отражалась на осунувшемся лице, но характера Наташке было не занимать. Она через силу улыбнулась, протягивая ему пистолет:
– Я в порядке. Так действительно будет лучше. Сам-то сумеешь? Ты же едва на ногах стоишь…
– Да куда я денусь? А пистолет оставь себе, думаю, без оружия я и так не останусь. – Димка неожиданно для себя снова крепко обнял девушку, прижал ее к себе изо всех сил на несколько мгновений и так же порывисто отстранился. – Скажи, когда будешь готова.
Наташка глубоко вздохнула и закрыла глаза. А затем кивнула.
* * *
Фёдор Кротов больше ни минуты не желал оставаться на этой треклятой Новокузнецкой.
Пока челнок торопливо шел к каталажке, его не оставляли сомнения, то ли он делает. Может, отчалить без промедления и по-тихому, пока еще чего-нибудь не стряслось, – не такая уж плохая идея? Но уходить одному во тьму, к Павелецкой, было и страшновато, и рискованно.
Стискивая правой рукой «Рысь», он в который уже раз горько подумал, что рюкзак, который сейчас болтается у него на спине – все, что осталось от парня по имени Димка Сотников. В воздухе витало ощущение сгущающейся опасности, холодило кожу и заставляло противно ныть зубы. Господи, как люди могут здесь вообще жить, при таком-то непрерывном нервном напряжении?! Прямо челюсти сводит от нетерпения рвануть отсюда бегом. Что-то надвигается… Что-то мерзкое и гибельное.
Задрала эта станция, задрали эти люди, все задрало окончательно… Вся эта затея с возвращением детей Сотникова-старшего в Бауманский Альянс кончилась полным крахом. «Хочу домой, – тоскливо подумал Фёдор, – и провались все пропадом. И больше с Бауманки – ни ногой!»
Он понимал, что ему крупно повезло, когда Грешник, отбирая людей в свой отряд, не забрал с собой заодно и его, челнока. Пожалуй, Фёдор впервые в жизни радовался тому, что так и не научился в детстве ходить на лыжах. Загадочная и весьма страшная сволочь этот Грешник. Никто не смог противостоять его воле, он легко подавлял любого одним своим темным пронзительным взглядом. Даже Учитель стушевался, куда только весь гонор подевался: послушно выполнял все, что этот мудак ему приказывал.
