«Уходи! – мысленно крикнула Наташа. – Убирайся!»
Шрамолицый вздрогнул, потер пальцами лоб с таким видом, словно вдруг забыл, куда шел и как вообще здесь оказался. Озадаченно покосился на направленный на него «калаш» в руках пацана.
– Хрен с тобой, шкет, пойду-ка я лучше спать.
– А что такое «белена», Хомут?
– Отвали, балбесина…
Облегченно выдохнув, девушка опустилась на кушетку, уронила «Бердыш» на колени. Ее ладони била нервная дрожь, в глазах блестели проступившие слезы. Она и не заметила, что не дышала, пока длился разговор. Да что ж это такое… Такое напряжение ее просто сведет с ума. Господи, быстрее бы вернулся Дима…
Справа донесся сдавленный хрип и громкий треск раздираемой материи.
Девушка снова вскочила, забыв об оружии на коленях, и пистолет с грохотом упал на пол. Машинально подхватив его, она выпрямилась. И обомлела, чувствуя, как кровь отливает от лица. Наташа совсем забыла о существовании второго раненого: Крендель все это время тихо валялся на соседней кушетке без сознания. Но вдруг очнулся, и с ним происходило что-то жуткое – браток дергался, как эпилептик, его обезумевший от боли взгляд молил о помощи. Разодрав одежду на груди, он до крови располосовал ногтями кожу – будто пытался разорвать плоть и вцепиться в собственное сердце.
Наташа медленно, словно во сне, отвернулась от Кренделя и навела пистолет на инициированного. Тот по-прежнему лежал без движения, но бледность окончательно покинула его лицо. Кожа порозовела и, кажется, даже ссадин стало меньше. Сложить дважды два и сообразить, что именно сейчас происходит – это очень просто, когда и так ждешь беды.
И тут она едва не закричала – ощущение опасности, грозившей Димке там, на Третьяковской, опалило ее огнем! Освещение в лазарете мгновенно поблекло, а стены и окружающие предметы выцвели, как выцветает от старости фотография. Все стало серым. Безжизненным. Мертвым. Наташа попыталась вдохнуть, и не смогла – мышцы одеревенели, она застыла изваянием, так и не опустив наведенного на человека пистолета.
Она не увидела, как затих Крендель, как жизнь ушла из его стекленеющих глаз.
Потому что привычный мир вокруг девушки уже исчез, погружая ее душу в ледяную тьму.
* * *
– Дядь, а дядь, как там мужик-то?
– Каком кверху! – грубовато бросил Кротов, захлопнув за собой дверь сапогом.
Мельком покосившись на Кирпича, подпиравшего стенку возле лазарета, он полез в карман за сигаретами. Неужели не нашлось охранника покрепче этого молокососа? Бледный, тощий, потрепанная одежонка висит мешковато – на несколько размеров больше, чем нужно. Автомат и то больше этого горе-защитника, того и гляди уронит.
– Чего сказал, дядь? – озадаченно переспросил мальчишка.
– Жив пока, говорю. Тебя Учитель сюда поставил?
– Не, я сам, – Кирпич заулыбался так, словно совершил героический подвиг. Зубы у него оказались кривоватые и желтые. – Распоряжение Данилы Ивановича все слышали – не подходить. Но я на всякий случай, для порядку. Как этот… альтруист.
– Чего-чего? – удивленно переспросил Фёдор, не ожидавший услышать такое словечко от местной шпаны.
– Ну, мало ли какой залетный мимо пробежит.
– Девчонка понравилась? – Фёдор понимающе усмехнулся, и мальчишка, пойманный с поличным, покраснел, как рак. – Сунешься в лазарет без меня – уши оторву. Ты меня хорошо понял, альтруист? Вместе с головой. По самые пятки.
– Да ты чего, дядь, – обиженно насупился Кирпич. – Я ж не только за ней присматриваю. Тут и мой пациент лежит.
– Это тот, которого с поверхности притаранили? – прикурив, Кротов жадно затянулся, затем машинально поправил на переносице вечно сползающие очки. В лазарете при Наташке не сильно-то посмолишь, хоть здесь немного успокоить нервы никотином, а то совсем ни к черту. Заметив, каким взглядом смотрит на сигарету юный охранник, отдал ему, а сам прикурил вторую.
– Спасибо, дядь. А сколько ей лет?
– Сигарете? – ухмыльнулся Фёдор.
– Чего? Да не, я про девчонку.
– Про уши напомнить? Сильно не обольщайся, за ней найдется, кому присмотреть. Новости есть? Что там с разведкой?
– Пока тихо, – мальчишка пожал плечами, с явным наслаждением выпустил струйку дыма. – Самому интересно, да мне ж никто не докладывает.
– Ладно, смотри тут в оба, никого не впускать и не выпускать. Понял?
– Да чего ж непонятного… Так сколько ей лет, дядь?
Не ответив, Фёдор поправил ремень ружья на плече и зашагал по станции, внимательно приглядываясь к обстановке и выискивая ближайшую чайную поприличнее. После того, как отряд Димки ушел на Северную, многие успокоились и разбрелись, чтобы заняться привычными делами. Но общая тревога все равно чувствовалась – словно невидимый ветер реял среди пилонов, заставляя людей опасливо переглядываться и замолкать на полуслове. Да и блошиный рынок, под который отводились пути под переходом на Северную, против обыкновения пустовал. Ни торговцев, ни покупателей, что тоже не очень хороший знак.
Жилую часть, заставленную всевозможными палатками и тянувшуюся до лестницы перехода, он постарался пересечь быстрым шагом. Не хотелось оставлять Наташку надолго. Учитель, конечно, обещал, что никто их не тронет, но лучше самому присмотреть. На Кирпича этого надежды мало – не следопыт, а одно название, соплей перешибешь. Сразу за переходом начинались оружейные развалы, кафешки, кустарные мастерские по ремонту одежды и обуви, да и любой необходимой в хозяйстве утвари, а почти в самом конце находились так называемые «карточные домики» – просторные палатки для содержания шлюх. Фёдора оружие не интересовало, своего хватало, а шлюхи, как человека женатого, тем более – данное Дашке слово не гулять налево он намеревался сдержать. Учитель обитал в служебных помещениях, которые располагались в торце платформы, там же находился и пост, охранявший переход на Южную. Но и с Учителем ему лишний раз беседовать не хотелось. Себе на уме старикан. Никогда не поймешь, о чем на самом деле думает, зато в его присутствии Фёдор и в самом деле ощущал себя школьником младших классов, словно ему было не тридцать шесть, а втрое меньше. И не только он один, похоже, так себя чувствовал – недаром же пахан носил такое говорящее погоняло.
Тревога тревогой, но жизнь, конечно, продолжалась на станции своим чередом – люди сновали туда-сюда, выходили из жилищ и ныряли обратно, обсуждали сделки и новости, делились мнениями, в одной из палаток кто-то так азартно резался в карты, что мат легко перекрывал общий шумовой фон. Фёдор ухмыльнулся, проходя мимо. Ну да, жизнь без мата – все равно что секс без женщины.
Ага, вон и жратвой потянуло – нос уловил запахи прогорклого жира, жареного мяса и грибного напитка. Фёдор невольно ускорил шаг. Одного чая, конечно, будет маловато. Провести ночь без сна в пути – это для него, челнока, такие прогулки привычные, а для Димки и Наташки тяжеловато, все ноги сбила и с лица спала, бледная от усталости, того и гляди в обморок хлопнется. Ей бы чего-нибуть горячего и питательного… Не пожелала, видишь ли, оставлять пациента без присмотра – можно подумать, тот сбежит.
