…примерки… парикмахер… косметолог…
Наша Светлость должны выглядеть достойно нашего положения. Знать бы самой, каково оно. По-моему, Ллойд напрочь проигнорировал сам факт развода. Луиза поддержала. И общество приняло меня как леди Дохерти. А я не стала возражать.
Дорогой дневник, кажется, я дозрела до очередной порции нытья.
Устаю.
Злюсь. Сдерживаю себя.
Грудь стала большой и неудобной. Ноет и ноет. И еще болит спина, хотя срок небольшой и веса я набрала килограмма три, но ощущение такое, что кости стали мягкими. Щупаю локти, трогаю пальцы, подбородок — нет, твердые вполне. А спина вот болит. Мышцы тоже стали каменеть. Еще и токсикоз. Точно знаю, что должен прекратиться после двенадцатой недели, но он-то этого не желает понимать! Меня по-прежнему выворачивает. И это непередаваемое ощущение бесконечного похмелья…
…с каждым днем только хуже.
По утрам чувствую себя старой. В зеркало смотреть не хочется — там живет чудовище. Бледная набрякшая кожа. Круги под глазами. И сами глаза узкие, китайские какие-то… я почти не пью после обеда, но отеки все равно не прекращаются.
Наверное, даже хорошо, что Кайя нет рядом.
Плохо.
С ним было бы легче… или сложнее? Запуталась. Вообще стала путаться во всем. Не голова — корзинка для рукоделия, в которой все нитки переплелись. Потяни за одну — вывалится все содержимое.
Я не спрашиваю о том, что происходит с ним. Знаю, что если решусь задать вопрос, Ллойд ответит. Но нужны ли мне ответы?
Будет ли мне легче от понимания того, что ему тоже плохо?
Иногда его ненавижу. Бывает, злюсь жутко. Но чаще — мне за него страшно. Я ведь в любом случае выживу. Я живу потому, что он согласился принять условия Кормака.
А если бы нет?
Умереть в один день — это, безусловно, романтично. Но все-таки, несмотря на мое нытье, следует признать, что жизнь — не такая плохая штука… Помнится, когда-то — целую вечность назад — я пересказывала историю Ромео и Джульетты, не успев рассказать до конца. И еще думала о том, чтобы переписать этот самый трагический финал.
Хотелось, чтобы остались живы.
Но что бы с ними было дальше?
Нет, все-таки странные вещи творятся в моей голове. Не следует отвлекаться от нытья на философию.
Ллойд лично пичкает меня какой-то отравой, уже трижды в день. Откуда берет — не спрашиваю. И на вкус не жалуюсь. Эта мерзость и вправду приносит некоторое облегчение.
По-моему, он за мной следит.
Как только у меня приступ дурного настроения, Ллойд оказывается рядом. Говорит о каких-то пустяках, отвлекая от того, что делает. Ему больше не надо прикасаться ко мне, но само присутствие успокаивает. Иногда — погружает в сон. Бывает, что проснувшись, я узнаю о том, что спала сутки или двое. Наверное, так надо. Если бы не спала, было бы хуже.
Конечно, на всех выездах пришлось поставить крест. И выставка цветов в Ратуше прошла без моего участия. Однако, кажется, все цветы оттуда переслали мне. Не только цветы… теперь мне придется ответить на несколько десятков писем.
А местная газета взялась публиковать бюллетень о состоянии моего здоровья — я уже не задаюсь вопросом, зачем им это надо и кому интересно. Выходит, что много кому. Прислали даже художника, которого Луиза сочла возможным допустить.
Лучше бы она этого не делала! Я видела итог его упражнений… умирающий лебедь и только.
Пока он рисовал, сосредоточенно, с осознанием важности момента, я вспоминала Кайя. Где теперь те его рисунки? И что будет с нами?
Мне ведь не позволят отступить.
Я не дура. Я понимаю, что однажды меня вежливо попросят отдать долг гостеприимства. И сохранение Протектората куда важнее женских капризов.
Хотя я не знаю, буду ли капризничать.
Зато вчера появился Магнус. Целый день просидел у кровати, разве что за руку не держал… он чувствовал себя виноватым. И я тоже. И все никак не могу выкинуть из головы, что мы обречены испытывать это чувство вины друг перед другом если не до конца дней, то очень и очень долго.
Я спросила его, где он был.
А Магнус ответил, что большей частью — в своем прошлом. И что переоценил свою выдержку. Потом стал рассказывать про пушки, литейные мастерские, про мастеров, изготовлявших порох… про то, что все оказалось куда страшнее, чем он предполагал.
Работорговцы. Стража. Городские власти. Плотный клубок даже не заговорщиков — деловых людей, увидевших выгоду там, где ее прежде никто не видел.
За пушки платили золотом.
Кто?
Я знаю ответ — Хаот.
Мастерских больше нет. И тех, кто их покрывал. И тех, кто владел кораблями, развозившими бронзовых зверей. И тех, кто торговал людьми… и многих иных.
Когда вокруг огонь и кровь, много огня и много крови, Магнус перестает себя сдерживать.
Ему жаль.
Уезжая, он знал, что Кайя не выпустит меня из поля зрения. Но не знал, что Кайя тоже можно убить. Слишком все привыкли к неуязвимости протекторов.
Дядя забрал Юго. Сказал, что для него есть работа, а я не стала уточнять, какая именно. Наверняка, по основному профилю. Пожелала удачи обоим.
Сержант тоже уходит, но, кажется, сам. Зашел попрощаться…
Мы виделись редко. Он избегал меня, да и не только меня, предпочитая держаться от людей подальше.
— Ллойд, — Сержант упер мизинец в висок. — Снял. Ухожу. Так надо.
— Побереги себя, пожалуйста.
Кивнул, но как-то рассеянно, наверняка он находился где-то далеко, полагаю, рядом с Городом.
— И не думаю, что Кормаку стоит верить.
Он покачал головой, и снова виска коснулся.
— Я слышал. Тогда. Эхо. Больно. Сейчас — пусто. Совсем пусто.
— Мне тоже больно, но я жива. И ранение было. Кормак это признал. Его ты и слышал. Но раненые выживают.
Упрямый. Опять касается виска.
— Не слышу.
— Конечно, не слышишь. Ты далеко. На чужой территории. И знакомы вы были не так давно, чтобы связь появилась крепкая…
…я отчаянно ищу аргументы, чтобы зацепить его. Потому что, не имея причины жить, Сержант найдет себе подходящее последнее приключение.
— Если ты все равно возвращаешься…
Не вопрос, и ответа я не получаю.
— То хотя бы узнай точно, что произошло.
