Обижать не позволит? Он это всерьез? Более чем.
Нет, желание защитить понятно, но от меня-то зачем? Я ведь не чудовище…
Кайя утаскивает с моей тарелки печенье, целиком окунает в мед и, только сунув рот, снисходит до объяснения.
…он просто за нее боится. Как я за тебя, только он пока не отдает себе отчет в этом. И хорошо, что боится. Ему полезно думать еще о ком-то, кроме себя.
Если так, то ладно.
— Где она? — спрашиваю, понимая, что мое мнение о данной ситуации уже мало кого волнует.
Договор подписан.
Урфин имеет право… я надеюсь, он хотя бы осознает, что эти его права — обоюдоострое оружие. Силой легко все испортить. Нет, он не сволочь. И вреда ей не причинит.
Нарочно, во всяком случае.
— Спит.
— Сядь уже куда-нибудь, — Кайя подвигает к себе кувшин с молоком. Пьет прямо из горла, крупными глотками, отфыркиваясь при этом. Кот, выползший из-под стола, наблюдает с неодобрением и надеждой: не может такого быть, чтобы в человека столько и сразу влезло.
В Кайя влезает.
Он слизывает молоко с губы и произносит:
— Во-первых, ты теперь сам за нее отвечаешь. Не передо мной. Не перед Изольдой. Перед собой. Ясно?
Кивок. И Урфин все-таки присаживается.
— Во-вторых, что делать теперь, решать тебе. И будь добр, подумай, прежде, чем что-то решить. В-третьих, девочки здесь оставаться не могут. Я не настолько добрый, чтобы уступать свое место. Но и у тебя им жить пока не стоит. Бывшая комната Изольды свободна. Ты займешь мою.
…ага, помнится, там очень удобная и малолюдная лестница имеется. Романтика…
— В-четвертых, мне надо поговорить с тобой и дядей. Лучше бы одновременно.
— И разговор не из приятных?
Урфин перестает улыбаться. Он не эмпат, но слишком давно знаком с Кайя, чтобы понимать его без слов.
— Боюсь, что так.
…тебе не обязательно…
…обязательно, сердце мое. Пока я не пойму, как работает блок, я уязвим. А они знают меня лучше, чем кто бы то ни было. Кроме того, у меня есть кое-какие вопросы к дяде. Он должен был знать то, что сказал мне Эдвард. Но почему не предупредил? Забыл? Заставили забыть?
…или Эдвард врет.
…скорее искажает информацию. Я не настолько глух, чтобы не расслышать откровенную ложь.
— И о чем беседа? — Урфин подпер кулаком подбородок. — Не то, чтобы я против… скорее завидую. По-доброму.
А в очах небесных проскальзывает что-то мечтательное, выбивающееся из сложившегося образа. Как-то вот тянет меня порасспросить о подробностях ночи, но неудобно.
И вряд ли ответят.
— Иза… а можно тебя еще кое о чем попросить?
Киваю: можно. Мы сегодня добрые.
— Мне бы платье… то есть, не мне, а… вчера оно немного… помялось. Необратимо. Да и вообще, одежды для… ты поняла, да?
Я поняла. И снова прикусила язык, запирая вопрос о том, как это платье взяло да помялось, настолько крепко помялось, что возникла острая нужда в новом. А еще несколько слов, знать которые леди не положено.
— И не надо так смотреть! За кого ты меня принимаешь?!
Ух, сколько возмущения и сразу. А за кого я его принять должна после этаких откровений?
— Я ее будить не хотел, а платье… короче, я пойду, наверное.
— Стой.
Платьев у меня хватает, и остального тоже. Правда, Гленна опять будет недовольна тем, что Наша Светлость столь щедро имуществом делится… мое имущество, чего хочу, то и делаю.
И хочется верить, что Урфин и вправду ее не обижал.
…не обижал. Глупость сделал — это да. Теперь пусть исправляет. Не мешай ему, ладно?
…не буду.
Отдаю одежду Урфину.
— Кстати, настоятельно рекомендую своего портного…
Надеюсь, намек будет понят верно. Нет, мне не жаль одежды, но вряд ли Тиссе приятно все время носить чужие вещи. Раз уж Урфин берется окружать ее заботой и вниманием, то пусть начинает с очевидного.
— Спасибо большое. За все. Я… вечером свидимся. И удачи вам сегодня. Шакалья стая, небось, уже ждет…
О чем он говорил, я поняла позже.
Тронный зал и знакомо жесткий трон, на котором приходится сидеть прямо. Корона. Цепь. И рука Кайя надежным якорем. Лорд-канцлер кривится, не скрывая неодобрения: Их Светлости не пристало столь открыто проявлять свои чувства. Но я же обещала, что не отпущу его.
Не сейчас.
Подданные желают поприветствовать Их Светлость и выразить радость по поводу их возвращения. На меня они не смотрят. Оказывается, люди умеют выражать отношение, даже не глядя.
Стыдятся.
Недоумевают.
Любопытствуют — неужели правда все, о чем в листовках писали? И я понимаю, что каждый из них что-то да читал. Перечитывал. Обсуждал.
…когда ты узнала?
…вчера. В городе. Мне подбросили.
Кайя мрачнеет, но я не позволяю ему говорить.
…вам не следовало молчать. Я понимаю, что вы хотели защитить меня, но это мое право — знать, что обо мне говорят. Я не сержусь. Наверное, я совсем не умею на тебя сердиться, чтобы всерьез, но, Кайя, посмотри на них. Не знай я, в чем дело, я бы и дальше терялась в догадках, почему они себя так ведут. Понимаешь? Я была как девочка, которая гуляет по минному полю. Хотя ты не знаешь, что такое мины…
…знаю.
…откуда? Или это тайна? Ты иногда говоришь такие вещи, которые… не пойми неправильно, я не считаю тебя глупым, но странно… здесь ведь другое время совсем.
…я думал, что ты поняла.
…что?
Он легонько сжимает руку. Но даже этот жест не остается незамеченным. Кормак зол. На миг он перестает контролировать выражение своего лица, и я вижу, насколько он меня ненавидит. Только не понимаю причин. Ведь не из-за горячей же любви к дочери, стеклянное сердце которой разбито навеки.
…что мы с другого листа. Изначально. Я знаю не так много. Общие факты. Была война… войны… попробую показать.
Мир, нарисованный черной краской на черном же холсте. Редкие алые пятна — не то сполохи, не то кровь. Разрывы. Раны. Что по железу, что по живому, хотя живого почти не осталось. Горячая земля. И металл, который плавится.
…нас создали, чтобы остановить. Опоздали. Мир нельзя было спасти. Люди, которые остались, ушли на соседний лист. Свободный. Почти. Цивилизация примитивного уровня с явными признаками деградации. Здесь находился исследовательский центр. Давно. До войны.
Что-то серое, неясных очертаний.
…я его не видел. Сейчас там Оракул и библиотека. Если бы я рос нормально, я бы отправился туда учиться. Но отец не позволил.
