Молчание. Пожатие плечами. И пауза.
— То есть не считали?
— Это город, Иза. Здесь все сложно. Люди приходят. И уходят. Гильдии заботятся о своих. Или вот смотрители кварталов. Им выделяют деньги…
…которые, полагаю, если и уходят по назначению, то в куда меньших суммах, чем заявляется.
— …на эти деньги строят дома и покупают зерно. И любой, кто прожил в Городе больше пяти лет, может просить о помощи. Но порой бывает, что люди врут… часто врут.
— Мой отец знал всех арендаторов, — Тисса не без сожаления отложила зеркало. — И было понятно, кому надо помогать, а кому — нет. Когда сгорел дом Фарлендейлов, он дал пять серебряных талеров на отстройку, разрешил невозбранно лес брать. А вот когда у Стингисона овцы померли и тот пришел денег просить, то выпороть велел. Потому что Стингисон пил много, а за отарой не смотрел и значит, сам был виноват.
— Именно поэтому, — подхватила Ингрид, — Благотворительный Совет требует от просителя рекомендации, заверенные или в гильдии, или у квартального смотрителя. Это гарантирует право на помощь…
…но лишь для тех, кому подпишут бумаги.
А ведь подписывают далеко не всем. Это же такой удобный инструмент для шантажа и сведения мелких счетов. Его надо менять, но как?
Рассматривать прошения без рекомендаций? Сколько их будет? Не сотни — тысячи. Выслушивать людей, пытаясь понять, кому именно нужна помощь, а кто притворяется обиженным? Я верю всем.
Но сомневаюсь, что на всех хватит денег.
Даже у местной казны имеется предел.
Надо думать над системой, но я не умею!
Ладно, начнем с малого.
— Ингрид, а мы можем достать те прошения, которые Благотворительный комитет не счел нужным удовлетворить?
— Ну… — она задумалась, хотя думала недолго. — Пожалуй, я знаю к кому обратиться.
Пока нет своей системы, попаразитируем на чужой. И совесть Нашу Светлость, что характерно, не заест.
— Нет, милая, не надо смотреть под ноги. Ты же не служанка… — Ингрид критически осмотрела наряд Тиссы. — Иза, вы ведь одного роста? Я думаю, что то твое синее платье… оттенок для тебя неудачный, а ей будет вполне к лицу.
— Я не могу!
— Можешь, — тут я возражений не потерплю. Надо же Нашей Светлости хоть кем-то сегодня покомандовать. И вообще, почему мы раньше до этого не додумались?
Платье Тиссе почти впору.
Но до чего же она худая! И сейчас худоба особенно заметна.
— Тисса, — я отчетливо понимаю, что с возрастом ошиблась. — Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — отвечает она, слегка краснея. — Будет. Через неделю.
Ну Урфин, педофил несчастный… и пусть только попробует соврать, что не знал. И Кайя тоже получит. За соучастие.
— Иза, — Ингрид помогает выровнять швы на рукавах, — по меркам нашего мира она уже взрослая.
Про мерки этого мира я уже наслышана. Спасибо.
— Дай-ка это сюда, милая, — сняв с руки цепочку, Ингрид надела ее Тиссе на шею. — Если тебя уже записали в ряды падших женщин, то хотя бы получай от этого удовольствие.
Глава 4. Чужие долги
Страшней меча, копья и сабли,
Случайно встреченные грабли.
Особенно опасны те,
Что бьют на малой высоте.
Песенка дворцового шута.
Письмо на сей раз обнаружилось в книге.
Листок надушенной бумаги, сложенный хитрым образом вызвал подспудный страх, и Тисса не могла бы сказать, когда и почему этот страх появился.
Не было для него причин…
Письма — это лишь слова. Она ведь сама мечтала, чтобы с ней говорили о любви, и чтобы сердце трепетало, а в груди рождалось томление, которому положено было рождаться в подобных случаях.
Но не страх же!
Просто Тисса опять все неверно истолковала. Ее вовсе не преследуют, а…
…а просто пишут письма.
Каждый день. Иногда и чаще.
Оставляют письма среди ее вещей, и леди Льялл не видит в том дурного. Всего-навсего игра. Придворная. Из тех, которыми увлечены все леди, ведь не думает же Тисса, что леди куда более благородного происхождения, нежели у нее, способны на опрометчивый поступок?
Да и есть ли зло в словах?
Нет.
Но слова почему-то становятся злыми. И Тисса знает, что как бы она ни хотела спрятаться от них, у нее не выйдет.
«Моя драгоценная леди, вы пишете мне про обязательства, которые связали вас и тем наполняете душу мою печалью. Ведь что есть данное слово против истинного чувства? Смею привести вам вердикт Суда Любви, в котором мне довелось принять личное участие. Вопрос был таков: «Возможна ли истинная любовь между лицами, состоящими в браке друг с другом?». Прения длились долго, и вердикт был вынесен единогласно: «Мы говорим и утверждаем, ссылаясь на присутствующих, что любовь не может простирать своих прав на лиц, состоящих в браке между собою. В самом деле, любовники всем награждают друг друга по взаимному соглашению совершенно даром, не будучи к тому понуждаемы какой-либо необходимостью, тогда как супруги подчиняются обоюдным желаниям и ни в чем не отказывают друг другу по велению долга…»
Тисса отложила письмо, не смея читать дальше.
Она ведь умоляла оставить ее!
Она твердо и в выражениях изысканных — в последний раз два дня подбирала, стараясь выразить именно то, что чувствовала и думала.
У нее есть долг. Перед будущим мужем. Перед сестрой. Перед Их Светлостью, который принял Тиссу и Долэг в своем доме. Перед леди Изольдой — она добрая и милая. Тисса даже перестала читать листовки, хотя ей предлагали, но теперь это казалось предательством.
Как и просьба Гийома о встрече.
Она же не давала повода!
Не было ведь ни проигранного в фанты желания, ни предрассветных разговоров на балконе, ни слова, ни взгляда, ничего… почему он не желает оставить Тиссу в покое?
И почему становится таким жестоким?
Когда только переменился?
«…и мне горестно, что вы отвергаете этот сердечный дар во имя человека, вас недостойного. Он груб, хитер и коварен, как может быть коварен лишь мерзкий раб, но вскоре получит по заслугам…»
Тисса отправила письмо в камин.
Да как он смеет?
Тан, конечно, не самый воспитанный человек, но это же неправильно так о нем писать!
Он грубый. И порой — совершенно невозможный. Тиссе приходится прикладывать немалые усилия, сохраняя образ леди. Он смотрит сверху вниз, и при любом удобном случае Тиссу высмеивает. А случаев она предоставляет немало… но не тан же виноват, что у нее не получается быть настоящей леди.
