– Петя, Петя, ты жив? Ну скажи же мне хоть что-нибудь.
Кассирша очень боялась, что грабители убили его. Но шофер оказался живучим. Он что-то пробормотал, попытался встряхнуть головой, застонал от боли и только после этого посмотрел на Монеткину.
– Петя, Петя, нас ограбили, – как заведенная повторяла Мария Федоровна. – Что же теперь будет, что же будет?
До Крутилова слова Монеткиной пока доходили с большим трудом.
– Ограбили? – переспросил он, тупо глядя на Марию Федоровну.
– Ограбили, – всхлипнув, подтвердила кассирша. – Всю зарплату на комбинат украли. А-а, горе мне, горе, – зашлась она в неистовых рыданиях.
Петя наконец совсем пришел в себя и принялся думать, но стоны и причитания Марии Федоровны не давали ему сосредоточиться, а потому он прикрикнул на нее:
– Да тише ты! Чего теперь орать-то?
– А что еще делать? – переставая плакать, искренне удивилась Монеткина.
– В милицию надо сообщить, – нашелся шофер.
– Тогда поехали на комбинат, чего сидеть-то, – спохватилась кассирша.
– Вот баба-дура. Нельзя нам машину с места преступления трогать. Ты что, кино про ограбление ни разу не смотрела? – не выдержал Петя.
– Нет, не смотрела, – призналась Мария Федоровна. – Я такие фильмы боюсь смотреть, мне все время кажется, что и со мной такое может произойти.
– Вот и произошло, – обреченно вздохнул Крутилов. – Ладно, сделаем так. Я побегу на комбинат, доложу начальству и вызову милицию, а ты сиди здесь.
– Я боюсь одна здесь оставаться, вдруг они опять вернутся, – снова начала всхлипывать Мария Федоровна.
– Не волнуйся, теперь не вернутся, – успокоил ее Крутилов. – То, что хотели, они уже получили. Так что жди тут. – И он, выбравшись из машины, побежал к мясокомбинату, а Монеткина, дрожа от пережитых событий и страха, осталась ждать.
* * *
В отделении милиции давно не наблюдалось такого ажиотажа. Почти в каждом кабинете не переставая звонили телефоны, сотрудники бегали взад и вперед, как заведенные механические игрушки.
К начальнику отделения полковнику Стеблову доставили для дачи показаний кассиршу с мясокомбината Людоедова. Только вот показаний от перепуганной женщины Василий Наумович не мог добиться уже битый час.
– Мария Федоровна, ну вспомните, пожалуйста, как выглядели эти грабители, – в который уже раз просил Стеблов.
– Страшно они выглядели, – всхлипнула Монеткина.
– Тьфу ты, опять двадцать пять, – сплюнул полковник. – Понятно, что страшно, но, может быть, вы что-нибудь особенное в их внешности заметили?
– Какая внешность, – махнула рукой Мария Федоровна. – На морды шапки черные натянули, руки в перчатки запаковали...
– Может, они говорили что-то? – попытался подойти к расспросам с другой стороны Василий Наумович.
Однако, как ни пыталась кассирша припомнить хоть одно слово, вылетевшее из уст налетчиков, попытки ее не увенчались успехом.
– Молча они работали, – вздохнула она.
– Что ж, пока вы можете идти, – сказал полковник, понимая, что сейчас от Монеткиной больше никакой информации добиться не удастся. – Если что-то вдруг вспомните, немедленно сообщите нам.
– А как же, а как же, – мелко закивала кассирша, – сразу вам и расскажу. Только... вы скажите моему директору, что я ни в чем не виновата, а то ведь уволит.
– Я думаю, он и сам понял, что вы здесь ни при чем, – откликнулся Стеблов, но, увидев, что лицо Марии Федоровны вновь принимает плаксивое выражение, поспешно добавил: – Не волнуйтесь, я позвоню Людоедову.
Не успела Монеткина выйти из кабинета, как Стеблов получил известие о звонке вышестоящего начальства. После десяти минут разговора, две из которых полковник слушал в свой адрес угрозы немедленной отставки, а остальные восемь ушли на обещания Василия Наумовича быстро найти грабителей и тем самым предотвратить свое увольнение, Стеблов почувствовал себя как выжатый лимон.
– Черт возьми, – ругался он, меряя шагами свой кабинет. – Ведь уволят и не подумают, что у меня дети, внуки...
И тут он не выдержал и кинулся к двери. Лицо его было белым от гнева.
– Где Чаелюбов, хандра его умори! – заорал он, от чего несколько пробегавших мимо милиционеров в испуге отшатнулись к стене и принялись озираться, как будто ища пропавшего капитана.
Но Чаелюбова в коридоре не обнаружилось. Василий Наумович снова заорал:
– Семечкин! Семечкин, гайморит тебе в переносицу!
В отличие от капитана Чаелюбова, Семечкин нашелся мгновенно, он выскочил из-за угла и спросил:
– Звали, товарищ полковник?
– Звал?! – взревел Стеблов. – Да я до тебя вот уже пять минут докричаться не могу! – соврал он и замахнулся на бедного дежурного.
Семечкин закрыл голову руками и согнулся чуть ли не пополам. Такую сцену и застали Веня, Леха и Дирол, которые решили еще раз посетить отделение милиции в надежде узнать хоть что-нибудь новое по убийству гражданина Мартышкина.
– Ого, ни фига себе картина, – присвистнул Дирол. – Прямо точь-в-точь, когда Иван Грозный убивал царевича Алексея.
– Что-то полковник на царя не очень-то похож, – отозвался Веня. – Помятый он какой-то.
Стеблов последние слова очень хорошо услышал, резко повернулся к курсантам и завопил:
– Конечно, будешь тут помятым, когда в городе такое преступление свершилось, а ни одного помощника найти невозможно!
Курсантов такое поведение Василия Наумовича привело в замешательство. До сих пор они знали Стеблова как очень уравновешенного человека. Но сейчас он сам на себя не был похож, а следовательно, произошло что-то чрезвычайное, о чем и попытался разузнать Кулапудов.
– Что случилось, Василий Наумович? – участливо поинтересовался он.
Полковник к этому времени уже немного поостыл, опустил руку, дав возможность несчастному Семечкину уползти обратно за угол, затем достал из кармана носовой платок, вытер им взмокший лоб и только после этого заговорил:
– Ограбление случилось. Такого в нашем городе еще никогда не было.
– А кого ограбили? – не преминул уточнить Дирол.
– Кассиршу с мясокомбината, утащили всю месячную зарплату работников.
– Круто, – присвистнул Веня. – А кто ограбил-то?
– Курсант, ты что, издеваешься?! – снова начал выходить из себя Василий Наумович. – Да если бы мы знали, кто ограбил, такого переполоха в отделении не было бы.
– Логично, – подметил Леха.
– То-то и оно, – согласился Стеблов. – Короче... – начал было он, но вдруг остановился и сказал: – А хотя что я вам буду рассказывать, если вы к работе нашего отделения не имеете никакого отношения.
