Полунин протянул руку и резким движением вырвал пистолет у Слатковского.
– Александр Григорьевич, – грустно улыбаясь, сказал Владимир, – вы освоили немало подлых методов и приемов борьбы со своими соперниками. Однако владение огнестрельным оружием не самый коронный ваш прием. Прежде, чем убить человека из пистолета, нужно снять оружие с предохранителя, как это сделал я.
При этих словах Полунин вынул из своего кармана пистолет «ТТ» и приставил его к голове Слатковского. Тот побелел от страха.
Татьяна истошно закричала:
– Нет, нет, не убивай его, я прошу тебя!
– А почему я, собственно, должен щадить вас? – спросил Полунин. – Ведь ты тоже виновата не меньше его. Ты предала меня. Вела со мной задушевные беседы, а сама выясняла адрес, чтобы прислать киллеров. Если уж кому я верил в этом городе, то это тебе. Ведь ты единственная из всех моих друзей, кто приезжал ко мне на зону.
– Ты сам виноват, ты всю жизнь пренебрегал мною. Даже когда я приехала к тебе туда, в лагерь, ты и тогда думал о другой, – с неожиданной для Полунина горячностью ответила Татьяна.
– Неужели ты будешь стрелять в отца своей бывшей возлюбленной? – вдруг спросил Слатковский. – Ведь она никогда не простит тебе, если узнает. Это будет удар для нее.
– Заткнись! – заорал Владимир. – Ты, старый козел, сам сгубил свою дочь, а теперь, прикрываясь ее именем, просишь у меня пощады. Ведь это ты, сволочь, заставил ее совершить поступок, последствия которого она, как совестливый человек, переживала всю жизнь.
– Неправда, – возразил Слатковский, – я обеспечил ей достойную жизнь, прежде чем скрыться. У нее есть все – квартира, загородный дом, деньги… Все, чтобы начать новую жизнь.
– Дурак, – ответил ему Полунин. – У нее не осталось главного – самого желания жить. Она спивается! И в этой ситуации ты бросил ее.
Слатковский произнес подавленным голосом:
– Хорошо, я согласен с тобой, я совершал немало грехов, но я не бросил свою дочь, я бы следил за ее жизнью издалека. Пойми, что у меня впервые за многие годы появилось желание начать новую жизнь с любимым человеком.
При этих словах он посмотрел на Татьяну.
– У меня есть деньги. Вон там, в дипломате, лежит восемьсот тысяч долларов. Возьми их все. Этого хватит тебе, чтобы жить обеспеченно. Прошу тебя, не мешай мне начать новую жизнь.
– Вы недостойны этой новой жизни, поэтому я остановлю вас на самом ее пороге.
Владимир подошел к столу, где лежали дипломат и сотовый телефон. Взяв его, он продолжал:
– Но могу дать тебе небольшую поблажку. Ты сам решишь, какой из двух вариантов тебе больше подходит. Я сейчас могу позвонить бандитам, деньги которых ты украл. А могу позвонить в прокуратуру, следователю, который ведет твое дело. Решай сам, кому тебе сдаваться.
– Мне все равно, – устало произнес Слатковский.
Полунин поразмышлял немного и набрал номер следователя Гришаева. Переговорив с ним, Полунин отключил связь и положил сотовый на стол. После чего он открыл дипломат и убедился, что там лежали аккуратно уложенные пачки долларовых купюр.
Полунин закрыл дипломат.
– Деньги я беру с собой.
Слатковский криво усмехнулся в ответ, но ничего не сказал.
– Не волнуйтесь, – сказал ему Полунин, – я не возьму эти деньги себе. Половину из них я отдам Рите, а остальное получит ваш сын. Но все это я сделаю после суда.
* * *
Полунин поднялся со стула, на котором сидел в кабинете Гришаева.
– Ну что же, пожалуй, мне пора.
– Да, конечно, – согласился Гришаев, – но учтите, вы должны прибыть на суд сразу же, как только придет повестка. И боже упаси вас менять свои показания.
– Не пугайте меня, господин следователь. Я, конечно же, приеду, если к тому времени буду в состоянии передвигаться или вообще останусь жив. Может случиться такое, что меня уже не будет на свете.
– Это вы о здоровье? Постарайтесь уж поберечь себя. Без вас на суде трудно будет… Хотя основным свидетелем по данному делу формально проходит господин Слатковский, да и господин Шкаликов последние два дня активно дает показания. Мы к тому же ищем и некого Багрова, надеясь и на его чистосердечное признание.
– Вряд ли вы его найдете, – скептически заметил Полунин. – Скорее всего его уже давно устранили, как это делают обычно с исполнителями.
– Возможно и такое, – согласился Гришаев. – Интересно бы знать, кто его устранил?
– Ну этого я вам сказать не могу, – развел руками Полунин, – потому что сам не знаю.
– По поводу убийства некоего Кнышева, более известного как Кныш, которого вы зарезали, воспользовавшись его невнимательностью, тоже есть несколько вопросов. Но, в общем, следствие склонно верить вам, учитывая всю совокупность фактов, полученных при расследовании этого дела.
– Спасибо, – ответил Полунин. – Но, честно говоря, я сам не склонен верить следствию в том, что оно доведет дело до суда и что все главные виновники получат по заслугам.
– Посмотрим, – пожал плечами Гришаев. – В любом случае, часть денег вкладчиков мы вернем. Впрочем, вы вообще не очень склонны верить нормальным людям… Ведь десять лет назад вы не поверили мне, а поверили Слатковскому.
– Чего же теперь переживать по этому поводу, – улыбнулся Полунин. – Впрочем, вы тогда тоже были не до конца искренни. Я ведь помню ту лабуду, которую вы мне лили в уши по поводу вашего брата уголовника. На зоне мне объяснили, что, если бы у вас таковой был, вряд ли бы вас взяли в прокуратуру работать.
Лицо Гришаева сделалось мрачным.
– Не говорите, Владимир Иванович, то, чего не знаете. У меня действительно был старший брат, просто это был сын моего отца от другого брака. Какое-то время он жил с нами, затем, когда вырос, уехал жить к своей матери. Я всегда скрывал это, когда учился в юридическом. И сам брат, когда узнал, что я работаю в прокуратуре, чтобы не вредить моей карьере, больше не появлялся у нас.
– Извините, – произнес Полунин. – Я не хотел вас обидеть. Просто этот случай…
– Да, действительно это редкий случай, – согласился Гришаев. – Ну счастливого вам пути.
Они пожали друг другу руки, и Владимир покинул кабинет.
Выйдя на улицу, он сел в «БМВ» и сказал сидевшему за рулем Славке:
– Ну а теперь поехали домой.
– Ты не ошибся? – произнес Шакирыч. – Ты, по-моему, считал, что дом у тебя здесь, в Тарасове.
– Нет, – твердо произнес Полунин, – я не ошибся.
В салоне «БМВ» царило радостное оживление: вся компания возвращалась домой, целой и невредимой вырвавшись из опасной истории. Болдину и Рамазанову было легко на душе еще и от того, что Полунин впервые за многие дни был весел и общителен.
