Три дня Полунин провалялся в коме, балансируя на грани жизни и смерти. В сознание он пришел на четвертый день своего пребывания в лагерной медсанчасти.
Открыв глаза, он увидел склонившееся над ним широкое лицо пожилой женщины, седые волосы которой были аккуратно схвачены белой косынкой. Ее большие темные глаза смотрели устало, но по-доброму.
– Ну вот, очнулся паренек, в сознание пришел, значит, жить будешь. Уж не знаю, здоровым будешь или калекой останешься, но жить будешь. Это, сынок, самое главное – жить, все остальное приложится. К жизни все что хочешь приложится, если постараться, конечно, а вот к смерти ничего.
Полунин слушал женщину в белом платке, широко раскрыв глаза. Этот ее краткий монолог настолько глубоко проник в его проснувшееся после забытья сознание, что он вдруг почувствовал огромную радость от того, что все-таки остался живой.
Сейчас он не думал о том, что будет дальше и для чего вообще ему нужно жить. Он просто молча радовался от того, что жизненные силы пробуждаются в его искалеченном теле и измученной душе.
* * *
С этого дня выздоровление пошло быстро. Уже через неделю Владимир встал с кровати и дошел до туалета без помощи Марины Сергеевны, медсестры, чье лицо он увидел, придя в сознание.
В туалете он подошел к умывальнику и посмотрелся в большое зеркало, висевшее над ним. Отражение человека, которое он там увидел, поразило его своей худобой и изможденностью.
Бледное лицо осунулось, на щеках появились глубокие впадины, веки были припухшими и красноватыми. Но что его больше всего неприятно удивило, так это то, что его волосы, слегка отросшие на голове за время пребывания в больнице, были обильно осыпаны сединой. За последние месяцы он постарел на несколько лет. Дни нахождения в медсанчасти летели незаметно. Полунин начал выходить на самостоятельные прогулки по коридору. На одной из таких прогулок у Владимира и произошло еще одно знакомство, оказавшееся впоследствии для него очень важным.
Как-то раз, покуривая в коридоре у окна, Владимир, сидя на подоконнике и нежась под яркими лучами зимнего солнца, вдруг заметил, что к нему направляется невысокий широкоплечий мужчина, как и он, одетый в больничную одежду.
Полунин узнал этого человека. Это был Леонид Волошин по кличке Леня Бык. Тот самый лагерный авторитет и земляк Полунина, о котором ему говорил Либерзон еще в первые дни пребывания в зоне.
– Здорово, земляк, – первым протянул руку для рукопожатия Леонид.
– Здравствуйте, – угрюмо ответил Полунин.
– Ну что, выжил, бродяга?
Светло-синие цепкие Ленины глаза светились доброжелательностью. Мягкая улыбка не сходила с его грубого волевого лица.
– Не знаю, – ответил Полунин. – Наверное, да.
– Ничего, ничего, не переживай, – энергично похлопал Полунина по плечу Волошин. – Все могло быть гораздо хуже для тебя.
– Куда же хуже? – усмехнулся Полунин. – Чуть кони не двинул.
– Хуже было бы, если бы тебе вдобавок ко всем этим несчастьям еще и срок увеличили за учинение беспорядков и драку с охраной, – ответил Леонид.
Леонид присел на подоконнике рядом с Полуниным и, вынув из кармана рубашки пачку сигарет «Мальборо», предложил их Полунину.
– Кури, землячок. Таких ты, наверное, отродясь не пробовал.
Полунин загасил окурок «Стюардессы» в консервной банке, стоящей на подоконнике, и достал из предложенной ему пачки сигарету.
– Бери больше. У меня еще есть.
Полунин достал еще две сигаретки и засунул их себе за уши. Леня щелкнул красивой зажигалкой, сделанной лагерными умельцами.
– А здорово ты Бармалея обломал, не ожидал я от тебя такой прыти. Бармалей ведь у меня в охране числится, – произнес Волошин, продолжая разговор.
– У тебя в охране? – удивился Полунин. – От кого тебя здесь охранять-то? Чего-чего, а охраны здесь, на зоне, хватает.
– Эти охранники у себя за запреткой нас охраняют, а здесь, на зоне, свои порядки, свои авторитеты. Всякое может случиться, особенно с человеком, который воровские законы чтит и беспредела не допускает.
– Это ты про себя говоришь? – спросил Полунин.
– Не только, – уклончиво ответил Бык. – Есть и другие такие же, как и я, законники, то есть чистая братва. Не хочешь ко мне в охрану вместо Бармалея? Ты себе это место кулаками выбил. Не пожалеешь, что согласился.
Леня Бык бросил быстрый взгляд на Полунина и затянулся.
– Нет, – спокойно ответил Полунин. – Я человек простой и маленький. Сюда угодил не за великие дела, а по глупости.
– Ну знаешь, – усмехнулся Леонид, – я тоже не всегда вором был. В восемнадцать лет по глупости под статью попал, за драку. Ну а на зоне, сам уже понимаешь, свои учителя и свои университеты. Научили люди добрые, подсказали, как выжить и как быть. В двадцать один вышел, в двадцать пять опять попал, уже за кражу, и так далее. В общем, это мой уже третий срок, десять лет на круг отсидел. А попадался тоже все по глупости. В родном Тарасове уже пять лет не был. Как там теперь?
– Там хорошо, – ответил Полунин. – Здесь плохо.
– Понимаю, – произнес Волошин. – Достал тебя гнида Шевчук, да и не только тебя. Зверь он, бандеровец. Ему бы живодером на бойне работать, все планы бы перевыполнил.
– Он и работает, – угрюмо произнес Полунин. – Лагерь для него и есть живодерня, а мы здесь вместо скота бессловесного.
– Да-а-а, – протянул Бык. – Этот козел сам такой же участи давно заслужил. Вспороть бы ему кишки, гаду.
Бык вдруг повернулся к Полунину и спросил:
– А что, землячок, рука бы не дрогнула, если бы тебе такая возможность представилась?
Владимир глубоко затянулся и, выпустив дым, твердо глядя в глаза Волошину, ответил:
– Нет, не дрогнула бы.
Волошин несколько секунд молчал, пристально глядя на Полунина. Затем он тихо проговорил:
– Верю, верю.
Он загасил сигарету и, снова улыбнувшись, неожиданно спросил:
– Ты в шахматы играешь?
– Не очень, терпения не хватает.
– Это ты зря, – покачал головой Леня. – Один закон жизни ты уже усвоил на зоне – не дай себя в обиду. Раз позволишь себя опустить, век свою масть не повысишь. Осваивай и второй: терпение – это то, что приносит удачу… Ну и, конечно, про мозги забывать не стоит. Все делается умом. Авторитет, землячок, можно заработать только силой, умом и терпением.
– А я думал, что еще и порядочностью, – усмехнувшись, сказал Полунин.
Леня Бык улыбнулся и подтвердил:
– Без этого вообще никуда… В общем, заходи вечерком ко мне в палату, чифирь заварим, о жизни побазарим, в шахматишки поиграем. На зоне без хобби невозможно. Те из братвы, кто посмышленее, обязательно чем-то занимаются. Кто языки учит иностранные, кто книжки пишет, а я вот шахматишками очень увлекаюсь.
