И выпил.
Щукин последовал его примеру. Григорий тотчас снова наполнил стаканы.
Так, надо его опять занять разговором.
– Ты мне обещал рассказать о каких-нибудь интересных людях, – напомнил Николай.
– Ну… Ага, вот, например, – заговорил Григорий, – был у нас на Вологодской такой чудик. Звали его Студент.
Щукин вздрогнул.
«Не может быть. Ничего себе совпаденьице. Хотя… Кличка Студент не такая уж и редкая. Не одному моему Кортневу могли дать такую».
– Я его встречал на зоне, не помню, сколько времени назад, – продолжал Григорий, – такой стремненький… худой весь, лысый, хоть и молодой. В больших очках. Роговые очки.
– Это его из-за очков прозвали Студентом? – стараясь казаться совершенно спокойным, поинтересовался Николай.
– Не знаю, – качнул головой Григорий, – его так еще до зоны прозвали… А вообще – да, из-за очков, наверное… Да и похож он на студента. Только он не студент. Он врач вроде бы был. Его потом перевели в колонию под Маркс. Одно нехорошее дельце на нем было – вот и перевели от греха подальше.
Щукин напрягся. Похоже, Григорий говорит о том человеке, которого он и ищет. В это трудно поверить, но это, скорее всего, так. Прямо мистика какая-то… Ведь ИТК под городом Маркс – та самая колония, в которой отбывал срок и Щукин в свое время. Да и самого Григория он мог встречать где-нибудь на пересылке. Потому-то и лицо этого человека кажется ему таким знакомым.
– А как его звали на самом деле? – спросил Щукин, чтобы развеять последние сомнения.
– Ва… кажись, Вася, – нахмурившись, ответил Григорий.
«Точно, – уверился теперь Щукин. – Григорий мне рассказывает о Василии Кортневе. Вот это да. Не думал, не гадал, нечаянно попал. Может быть, его россказни наведут меня на какое-нибудь размышление… В смысле того – где искать Студента. Только вот…»
Только вот – перед глазами Щукина уже плавали радужные круги. Темный силуэт Григория то раздваивался, то вдруг истончался до такой степени, что его не было видно.
Щукин тряхнул головой.
– Так вот… – Григорий посмотрел на остатки водки в бутылке, – давай уж сначала допьем то, что осталось, а потом я все тебе расскажу…
Он откинулся на стуле и закурил. На лицо его вдруг наплыло теплое розовое блаженство. Наверное, он первый раз напивался после того, как вышел на волю.
Зажав сигарету в углу рта, щурясь от табачного дыма, Григорий наклонился над столом и разлил по стаканам остатки водки. Подвинул себе свой стакан и задумчиво посмотрел на него. Улыбнулся, как улыбаются старому другу, которого не видели давно и встретили только час назад.
– Ну, так что со Студентом? – спросил Щукин. – За что его перевели под Маркс?
– А?.. – отвлекся Григорий от созерцания наполненного стакана.
– Ты про Студента рассказывал… – напомнил Щукин.
– А… – Григорий с неохотой поставил на стол стакан. – Студент… Да что о нем рассказывать? Не знаю даже, почему про него вспомнил… А, знаю! Потому что ты сказал, что ты врач… Ну, санитарка… И Студент тоже врачом был, вот я и вспомнил про него.
Он икнул.
– Так и расскажи, что вспомнил, – попросил Щукин, тоже закуривая сигарету.
– Да чего там рассказывать… – рассеянно проговорил Григорий, поглаживая стакан с водкой. – Пришибленный такой был… Даже какой-то жалкенький. Но с другой стороны… Его не трогал никто, он какой-то… опасный был. Не знаю, как точно сказать. В общем, у нас в бараке как-то… О черт, не могу я эту историю рассказывать! – воскликнул вдруг Григорий.
– Почему? – насторожился Щукин.
– Она это… – мучительно морщась, пытался сформулировать Григорий. – Короче говоря, она неприличная. Нельзя такие истории девушкам рассказывать.
– Тьфу ты! – сплюнул сквозь зубы Щукин.
Он успел забыть, что переодет женщиной.
– Что? – испугался Григорий. – Я тебя обидел, Наташа?
– Да, – быстро сказал Щукин. – Обидел. Тем, что рассказывать не хочешь.
– Так история же неприличная.
– Я медичка, – значительно выговорил Щукин. – Для меня нет такого понятия – неприлично.
– Так что же, рассказывать? – как бы сам у себя спросил Григорий.
– Давай! – воскликнул Щукин, который из-за громадного количества выпитого забыл об осторожности.
Впрочем, и Григорий был основательно пьян, так что ничего он не заметил.
Григорий с большим сомнением посмотрел на Щукина.
– Неприлично, – выговорил он снова, но Николай так гневно посмотрел на него, что тот вздохнул и начал: – В лагере есть такой… обычай, что ли. Ну, короче говоря, женщин там нет. Тем более таких красивых, как ты. Ну, и там все занимаются этим…
Григорий выразительно посмотрел на Щукина и прищелкнул пальцами. Щукин прекрасно понял, о чем он говорит, но все же спросил:
– Чем?
– Ну, этим… – все не мог подобрать нужного определения Григорий. – Не знаю, как это по-научному… Короче говоря – дрочат.
– Это называется – самоудовлетворение, – важно сказал Щукин и икнул.
– Ага, – согласился Григорий. – По-вашему – самоу… самоудавлет… А по-нашему – дрочка. Ну, короче говоря, как двери в барак закрываются, так кожаные движки начинают работать. Кожаные движки – это…
Щукин знал, конечно, что он имеет в виду, но все же переспросил:
– Кожаные движки?
– Да, – кивнул Григорий. – Это когда дрочат все.
Он мотнул головой и даже слегка покраснел.
– Ладно, – продолжал он. – Почти у каждого пацана была фотка с бабой. С женщиной то есть… Открытка порнушная или еще чего. Этого добра всегда не хватает, поэтому, когда появилась такая фотка – греческая каменная баба, голая, только без рук и без ног, на нее сразу же спрос появился. Один хмырь эту фотку вырезал из книжки. А книжку в библиотеке спер – он там работал, чтобы от общих работ отмазаться.
«Греческая каменная баба, – мелькнуло в голове у Щукина. – Это же… Это же то, что Студент лепил всегда. Скульптор хренов».
– Ну, а Студенту почему-то не понравилось, что используют эту фотку по назначению, – рассказывал Григорий. – Он в первый день устроил шухер, хотел фотку отнять. Но ему, конечно, наваляли и ничего не отдали. Посмеялись только. А утром просыпаемся – когда на развод нам выходить. Смотрим – а тот хмырь, который в библиотеке работал и у которого фотка была, лежит на своих нарах – тихо так. С гвоздем в ухе. И фотка исчезла. Тут, конечно, все стрелы на Студента, но доказать ничего нельзя. Все же пацаны собирались Студента валить, но его перевели от нас. В марксовскую ИТК. Вот такая история.
Щукин покачал головой.
«Ничего себе, – подумал он, – так вот из-за чего Студента к нам на зону перевели».
